Владимир Топорков - Седина в голову

– Затянулась ваша язва, Михаил Петрович!

И Наталья Сергеевна шутила больше обычного:

– Теперь самое время свадьбу справлять, товарищ директор. Здоровье у вас, как у космонавта.

Надо было бы радоваться, но каждый его шаг, каждое его движение отдавались в сознании: а как же Нина? Какая-то траурная музыка звучала в душе, тело было вялым, сонным, как у рыбы осенью, он пошёл в её кабинет, но девчушка из лаборатории, увидев Коробейникова у двери, закачала головой:

– Нету Нины Дмитриевны – заболела.

Дрогнуло лицо у Михаила Петровича, налилось багровой краской, отяжелело. Что же делать? И к телефону она не подходит. Значит, так и не состоится встреча, не сумеет он объясниться, что… Впрочем, о чём он будет говорить, в голове так и не сложилось – какая-то сумятица, колебания, а это, как известно, признак нерешительности, душевной слабости и страха, которые неожиданно захватывают человека, словно в полон берут.

Пресловутый самовар Михаил Петрович подарил медицинским сёстрам на пост. Девчата от недоумения даже брови подняли.

– Будете пить чай да меня вспоминать, – сказал он старшей сестре Марии Степановне.

– Хорошо, спасибо…

Часам к одиннадцати, когда приехал Николай, опять неожиданно сорвался дождь. С небольшого, в добрый лоскут, тёмного облачка, вдруг ударили тяжёлые капли, вспенились на асфальте, а потом зашелестел резвый ливень, дырявое лето начиналось, а это к доброму урожаю, к могучим травам, к хлебу стеной, в котором скоро запоют свои ночные песни неугомонные перепела.

С этими приятными думами легко впрыгнул в «уазик» Коробейников и спросил у Николая:

– Сигареты есть?

– Есть!

– Тогда закурим… Помнишь, я тебе слово давал?

– Значит, всё хорошо? – спросил Николай, протягивая пачку.

Не ответил Михаил Петрович, не смог. Неожиданно вспомнилась Нина и в душе кольнуло: какое там к чёрту «хорошо», если в сердце, как будто сквозная рана. Он попытался отключиться от этих мыслей, блаженно курил, но думы о Нине не истаяли вместе с сигаретным дымом, наоборот, эти затяжки будто сильнее вызвали какую-то душевную слабость и немощь, даже голова закружилась.

Они уже покинули лес, въезжали в город, на улицы, омытые по-летнему тёплым дождём (от асфальта поднимался пар), когда Михаил Петрович спросил у Николая:

– Ты улицу ту помнишь, куда самовар возил?

– Парковую, да? Помню очень хорошо…

– И дом, и квартиру?

– Помню.

– Ну, тогда давай туда! – решительно сказал Михаил Петрович. В самый последний момент пришла, вселились в него эта решительность и прочность, чувство своей правоты. Ничем он особенно не провинился перед Ниной и, если он хоть немного ей дорог как человек, значит, поймёт правильно.

Чуть ли не подпрыгивая от наплыва этой уверенности, он стремительно вбежал по лестнице на третий этаж дома, который ему показал Николай, нажал кнопку звонка. Торопливые шаги послышались за дверью. Михаил Петрович решительно вошёл в распахнутую дверь. В эту минуту он твёрдо знал, что скажет сейчас Нине. Скажет о том, что давно и мучительно сжимало сердце…