Но Фримен особого интереса не проявил. «Что я, садов не видал, что ли?» И когда ему не сиделось, он гулял по переулкам Стрезы, смотрел, как мужчины играют в боччу, избегал лавок и витрин. И, возвращаясь окраинами к озеру, он садился на скамью в маленьком сквере, глядел на медленный закат над темным взгорьем и думал о жизни, полной приключений. Сидел он один, изредка заговаривал с прохожими-итальянцами (почти все они довольно сносно говорили на ломаном английском языке) и был в общем совершенно предоставлен сам себе.
Под воскресенье, однако, улицы оживлялись. Экскурсанты из окрестностей Милана приезжали в переполненных автобусах. Весь день они устраивали пикники, а вечером кто-нибудь, достав из автобуса аккордеон, наигрывал грустные венецианские или веселые неаполитанские песни. А потом молодые итальянцы вставали и, крепко прижимая к себе своих девушек, начинали кружиться по площади, но Фримен с ними не танцевал.
Однажды вечером, на закате, спокойная вода играла такими великолепными красками, что Фримен вышел из оцепенения, нанял лодку и, так как ничего более увлекательного он придумать не мог, стал грести к Изола дель Донго. Он собирался догрести до острова и, сделав полный круг, повернуть обратно. Он прошел две трети пути к острову, но грести становилось все неприятнее, все страшнее: поднялся резкий ветер и волны бились о борт лодки. Правда, ветер был теплый, но все-таки ветер есть ветер, а вода, как известно, мокрая. Греб Фримен неважно, научился он этому уже после двадцати лет, хотя и жил около Центрального парка, а плавал и совсем плохо, вечно глотал воду, никак не хватало дыхания заплыть подальше, — одним словом, сухопутная крыса. Он решил было вернуться в Стрезу — до острова оставалось с полмили, значит, обратно было мили полторы, но тут же выбранил себя за трусость. В конце концов он ведь нанял лодку на весь час. И он греб дальше, хотя и боялся опасностей. К счастью, волны были не такие уж высокие, и он сообразил, как надо вести лодку, чтоб ее не заливало. И хотя греб он не очень ловко, он, к своему удивлению, увидел, что идет довольно быстро. Ветер скорее помогал, чем мешал, и закат успокоительно медлил, полосуя красным все небо.
Наконец Фримен подошел к острову. Как Изола Белла, и этот остров подымался террасами, с оградами и садами, полными статуй, к дворцу, стоявшему на высоком берегу. Падрона сказала правду: этот остров был интереснее других, сады более запущены, зелень куда пышнее, птицы пестрей. Туман уже одел остров, но и в сгущающихся сумерках Фримен снова испытал то же благоговение и восторг перед красотой, как при первом взгляде на острова. Снова с грустыо вспоминалась жизнь, прожитая впустую, — его жизнь; вспоминалось все, что он упустил, что прошло сквозь пальцы. Какое-то движение в саду, у самого берега, прервало эти мысли. На миг ему показалось, что ожила статуя, но Фримен сразу понял: по эту сторону низкой мраморной ограды стоит женщина и глядит на воду. Лица ее он, разумеется, рассмотреть не мог, но чувствовал, что она молода. Только край ее белого платья трепетал на ветру. Он представил себе, что она ждет любовника, искушение заговорить с ней было очень сильным, но ветер крепчал, и волны сильнее качали лодку. Фримен торопливо повернул лодку и резкими ударами весел отошел от берега. Ветер бросал ему пену в лицо, злые волны бились о лодку, грести было страшно трудно. Он представил себе, как он тонет, как заливает лодку, как бедняга Фримен медленно идет ко дну, безуспешно стараясь выплыть. Но он все греб, хотя сердце металлическим диском подступало к горлу, греб не переставая и постепенно, преодолев страх, преодолел и ветер и волны. Озеро совсем почернело, но в небе еще белели отсветы, и, оборачиваясь, чтобы проверить направление, он шел на береговые огоньки Стрезы. Когда он приставал к берегу, пошел сильный дождь, но, причалив лодку, Фримен, довольный интересным приключением, вкусно поужинал в дорогом ресторане.
Его разбудили солнце и ветер, надувавший занавески в комнате. Он встал, побрился, принял ванну и после завтрака пошел к парикмахеру постричься. Потом, надев купальные трусы под брюки, он пробрался на пляж отеля «Эксельсиор». Короткое купанье его очень освежило. Днем он позанимался на балконе итальянским, подремал. В четыре тридцать — решение пришло совсем внезапно — он сел на пароходик, совершавший обычный часовой рейс по островам. Пройдя мимо Изола Мадре, пароходик пошел к Изола дель Донго. Когда они подходили к острову — с другой стороны, чем Фримен вчера, — он заметил длинноногого мальчишку в трусах, гревшегося на плоту, — он его не знал. Но когда пароходик пристал к южной стороне острова, Фримен удивился и расстроился: весь берег был уставлен обычными киосками со всякой туристской дребеденью. Он не рассчитал, что и этот остров можно было обозревать только с гидом и отставать от группы было запрещено и тут. Надо было заплатить сто лир и идти по пятам за небритым мрачным кривлякой, который, решительно тыкая тростью в небо, объявил на трех языках всем туристам: «Просьба не отставать, не расходиться. Так требует семейство дель Донго — самое знатное в Италии. Иначе нет возможности открывать этот роскошный дворец и знаменитые сады для обозрения публикума и туристов всех стран».
Читать дальше