Бернард Маламуд: Рассказы из сборника «Magic barrel»

Изнутри ни ответа, ни малейшего звука. Грубер сунул ключ в замочную скважину и повернул. Но Кесслер забаррикадировал двери комодом и стульями. Груберу пришлось приналечь плечом на дверь, и, толкнув ее, он вошел в прихожую темноватой двухкомнатной квартирки. Старик с бескровным лицом стоял в дверях кухни.

— Сказано вам было — выметайтесь отсюда! — громко крикнул Грубер. — Выезжайте, или я позвоню и полицию.

— Мистер Грубер… — начал было Кесслер.

— Вы мне зубы не заговаривайте, убирайтесь, и все! — Грубер оглядел помещение. — Хлам как у старьевщика, а вонь как в клозете. Тут за месяц не вычистить.

— Так это же пахнет капустой, я варю себе ужин. Погодите, я открою окошко, и весь запах уйдет.

— Сами уйдите, тогда и запах уйдет, — Грубер вытащил распухший бумажник, отсчитал двенадцать долларов, прибавил пятьдесят центов и швырнул деньги на комод. — Даю вам две недели сроку, до пятнадцатого, вы к этому времени должны выбраться отсюда, или я подам на выселение. И не возражайте. Уезжайте, отправьтесь куда-нибудь, где вас не знают, может, там пристроитесь.

— Нет, мистер Грубер! — крикнул Кесслер с силой. — Я ничем не провинился, и я отсюда не двинусь!

— Ох, не действуйте мне на давление! — сказал Грубер. — Если вы к пятнадцатому не уберетесь, я сам лично вышвырну вас, как мешок с костями.

Он повернулся и тяжело затопал по лестнице.

Подошло пятнадцатое число — и снова Игнас нашел в почтовом ящике двенадцать с половиной долларов. Он позвонил Груберу и доложил ему об этом.

— Я подам на выселение! — заорал Грубер. Он велел привратнику написать Кесслеру записку, что денег от него не возьмут, и сунуть эту записку вместе с деньгами под дверь.

Игнас так и сделал. Кесслер снова положил деньги в почтовый ящик, но Игнас снова написал записку и сунул с деньгами под двери старика.

Через день Кесслер получил копию ордера на выселение. В бумаге было сказано, что он должен явиться в суд в пятницу, в десять утра, для дачи показаний, если он считает, что нельзя выселять его за длительное нарушение сохранности снятой им площади и приведение таковой в негодное состояние.

При виде этой официальной бумаги Кесслера охватил страх: никогда в жизни его не вызывали в суд. И в назначенный срок он туда не явился.

В тот же день полицейский надзиратель пришел к нему с двумя мускулистыми понятыми. Игнас открыл им двери Кесслера своим ключом, а когда те ввалились в квартиру Кесслера, Игнас убежал и спрятался в подвале. Сколько Кесслер ни вопил и ни метался, понятые аккуратно вынесли жалкую мебель на улицу, после чего вывели и самого Кесслера, хотя им пришлось взломать дверь уборной, где заперся старик. Он кричал, брыкался, взывал к соседям о помощи, но они столпились в дверях и смотрели, не говоря ни слова. Старик брыкался и визжал, но понятые, крепко держа, его за руки и за тощие ноги, понесли вниз и усадили на стул среди его барахла. Наверху полисмен запер квартиру на припасенный Игнасом замок, подписал бумагу, отдал ее жене привратника и уехал на машине со своими помощниками.

Кесслер сидел на тротуаре, в сломанном кресле. Шел дождь, потом посыпался мокрый снег, а старик все сидел и сидел. Прохожие обходили стороной его имущество. Они смотрели на Кесслера, а он смотрел в пустоту.

На нем не было ни пальто, ни шляпы, снег сыпался ему на голову, и вскоре он сам стал похож на какой-то предмет из его рухляди, выброшенной на улицу. Но тут вернулась домой его соседка по этажу — старуха итальянка с двумя сыновьями, нагруженными покупками. Узнав Кесслера, она завопила на всю улицу. Она что-то кричала Кесслеру по-итальянски, но он не обращал на нее внимания. Стоя на пороге, маленькая, сморщенная, она размахивала тощими руками, шлепая беззубым ртом. Сыновья пытались ее успокоить, но она не умолкала. На шум сбежались соседи — узнать, кто так кричит. Наконец ее сыновья, не зная, что придумать, подняли Кесслера со стула и понесли наверх. Гофман, второй сосед Кесслера, отпилил замок маленьким напильником, и Кесслера внесли в квартиру, из которой его выселили. Игнас орал на жильцов, ругал их по-всякому, но трое мужчин спустились на улицу и отнесли наверх кесслеровские стулья, хромоногий стол и старую железную кровать. Всю мебель они снесли в спальню. Кесслер сел на краешек кровати и заплакал. И только после того, как старуха итальянка принесла суповую тарелку, полную горячих, посыпанных сыром макарон в томате, все ушли из квартиры.

Игнас позвонил Груберу. Хозяин как раз обедал, и еда комом остановилась у него в глотке.