Лора Белоиван - Чемоданный роман

— Да ладно, — сказала я, вынимая из аквариума горшок с цветком, — хер с ними, с тарелками. Утюг вот жалко, новый был.

Треугольную пробоину в стене комнаты заметила Ласточкина. Несмотря на кажущуюся ясность картины, настоящая суть происшествия открылась мне лишь через два дня.

— Я вот утюг принес, — с порога сообщил Гришаня и протянул мне коробку. — Новый, с корабля только что украл.

— Поставь, — сказала я, — на пол.

А дальше произнесла речь. Я говорила про то, что лишь моими виртуозными дипломатическими усилиями Гришаню миновал трибунал. Что Света имела полное право упечь его в темницу, где самое место таким насильникам, как Гришаня (в этом месте Гришаня попытался что-то сказать, но слушать его мне было неинтересно). Что он, Гришаня, втерся в доверие и разбомбил мою квартиру изнутри, как подлый лазутчик-диверсант — тут Гришаня огляделся по сторонам, поэтому я взяла его за китель и подвела к треугольной дыре.

— Вот это что такое, а?

— Утюг отлетел, — сказал Гришаня. — Я его за провод крутил, а он оборвался. Но я ж тебе новый вот принес.

— За каким хуем ты крутил утюг, Гриша?! — возопила я. — За каким хуем, скажи мне!!!

Ответ Гришани упал на мой мозг тяжестью почившего утюга:

— А чего она лезла… Приставала ко мне, как эта… как блядь.

— Это еще не причина женщину утюгом бить, — по инерции сказала я, начиная безнадежно обалдевать.

— Я и не бил, — молвил Гришаня, — я только крутил, чтоб она не подходила. И так по всей квартире гонялась. А утюг оторвался когда, то сперва в стену, а потом в нее попал. А что, сильно ударило?

Я стала стекать на пол, а по дороге вспоминала синий профиль Савеловой, представляя, что было б, если б утюг оторвался сперва ей в башку, и только потом — в стену.

Мозг наконец вместил всю ситуацию, и она кое-как расположилась на полочках моей головы. На самом деле все было очень просто: дура-Савелова до последнего думала, что Гришаня, скачущий от нее по столам и люстрам, шутит и веселится — правда, немного перебарщивает, ну и что.

— Блядь, — это было единственное, что я могла сказать.

— Ну да, я ж и говорю — блядь, — подтвердил Гришаня.

— Заткнись, — попросила я.

Не то чтоб я отказала ему от дома. Вовсе нет. Просто вскоре у Гришани истек срок контракта, и он пришел ко мне советоваться, стоит ли заключать новый или лучше ехать домой. Я посоветовала второй вариант, и Гришаня уехал.

И слава богу. Честно говоря, надоел он мне действительно ужасно. Вдобавок этот его идиотский пунктик про брачную ночь — это ж с ума сойти. Человека вон чуть не убил, невинность свою оберегая. Я ему все-таки сказала тогда:

— Знаешь, — говорю, — Гриша. По-моему, как-то некрасиво получилось. По-моему, если женщина тебя так… ээээ… хочет, не надо сопротивляться. В конце концов, — говорю, — женщина может обидеться…

— Она дура, — сказал Гришаня. — Я ей замуж предлагал, а она так хотела.

Кажется, я тогда опять сползла на пол, хотя точно уже не помню: может, и не сползла.

Заболевая после японской поэзии и заботливо укутывая себя в тряпочки, я захватила с собой на диван чтиво, едва не доконавшее меня. Это была книга о Запретных Мохнатках: «Роман о моряках-дальневосточниках, им же с любовью посвящается», — было написано между картоном обложки и собственно Мохнатками. Слово «бичхол» в романе фигурировало как «Бичхолл», и чистая, без эротики, любовь к морякам чуть не убила меня. Запретная Мохнатка стала настоящей победой над Эросом, чей нефритовый стебель сник, увял и почти рассыпался в прах, но моя ненависть к городу В., как выяснилось, тоже была эротичной, потому что именно после прочтения любовного романа о моряках она перестала на время возбуждать меня. За короткий промежуток отсутствия ненависти я успела посчитать, что моя попытка покинуть город В. — седьмая по счету. Да я бы на его месте уже давно выпнула меня из себя. И окна бы мне забила досками, чтоб не на что было любоваться и скулить. И чаек бы перестреляла. А оставшихся перекрасила бы в ворон-москвичек. «Он вломился в запретную мохнатку», — прочитала я на стр. 83 и чуть не сошла с ума. Это как? Знающие люди сказали мне: это то же самое, что и «ввести свою напряженную плоть во влажное лоно», стр. 67. Какой ужас, думала я, какой ужас. Живут себе где-то в лесах небольшие зверьки запретные мохнатки, никого не трогают, ни на кого не нападают, мирные, в общем, создания. Зачем он вломился в такого? Ну, разорил бы нору, забрал бы орехи, но убивать-то зачем. Бедные запретные мохнатки, и при луне нет им покоя. Хотя, может, им нравится, когда в них вламываются? Как и влажные лоны, запретные мохнатки не очень хорошо изучены зоологами, и мы можем не знать обо всех предпочтениях и повадках этих таинственных животных.