Лора Белоиван - Чемоданный роман

И когда ты наконец решаешься позвонить по телефону, который тебе дали еще перед отъездом сюда: «Это моя одноклассница, мы с ней не виделись после школы, но иногда переписываемся», — и за каким-то из этих окон берут трубку и говорят: «Ну приезжай», — ты стараешься не обращать внимания на «ну», потому что почти счастлив. Записываешь адрес, номер трамвая и название остановки, и уже через полчаса за твоей спиной греют суп и ставят на стол тарелки, а ты всматриваешься в окно с домашней стороны и, в общем-то, не хочешь в эти минуты никакого супа: суп — это уже эмоциональное излишество. Когда у меня появилось такое окно, я украла у его хозяев две кассеты «Agfa», продала их в бичхоле за девять рублей и выкинула бумажку с телефоном, потому что объяснить, каким образом кассеты переметнулись со стеллажа ко мне в трусы, я не смогла бы даже себе (это теперь я знаю, что украла кассеты из вежливости, просто чтоб не злоупотреблять гостеприимством, а супа раз в неделю все равно было слишком мало для жизни). Впрочем, совсем скоро — даже девять рублей не успели кончиться — мне дали направление на мой первый пароход, где я сразу же объелась котлет и меня рвало ими до шести утра.

Так что когда у меня (спустя пароходство и дядю Борю), владелицы двух собственных зашторенных окон почти в центре города В. и Яхтсмена в рейсе, зазвонил телефон и я услышала текст: «Это Гриша, Тетигалин сын, я тут мичман, меня с Техаса на корабль перевели», — то что я могла сказать? Я сказала: «Приезжай, конечно», — без всяких «ну». Гришу я вспомнила, но меня поразило, что пацана в приспущенных коричневых колготках и с вечным пальцем в носу взяли мичманом на Тихоокеанский флот. С момента нашей последней встречи довольно противный сын тети Гали стал еще противнее. От супа Гриша отказался (в моем доме супа в ту пору и не водилось — в отсутствие морского мужа я вечно жарила себе какие-то гренки). У Гриши была увольнительная на целые сутки, а в кино он уже сходил. Мичману сверхсрочной службы просто захотелось окон вместо иллюминаторов.

В торговом флоте не сильно обожают военных моряков, и военные моряки отвечают торговым полной взаимностью. Более того — и те и другие презирают друг друга, и есть в этом презрении нечто кастовое с переходом в фольклор. Так что питать слишком нежные чувства к Грише я не могла по причинам, близким к религиозной нетерпимости. Это была довольно бредовая картина: на табуретке в моей кухне — мичман Тихоокеанского флота. Вдобавок ко всему, он оказался дурак. Для начала рассказал мне, что хочет утратить свою невинность в первую брачную ночь.

Да, именно так и именно такими словами. К тому моменту, когда я была посвящена в таинства моральных принципов мичмана сверхсрочной службы, на моей плите едва ли успел бы разогреться суп, которого у меня не было.

Постелила я ему возле балкона. С тех пор мичман Гриша стал появляться у меня с регулярностью физиологических недомоганий, только чаще. Поскольку у меня тоже имелись кое-какие моральные (а главное — эстетические) принципы, мичманская невинность могла спать в моей квартире совершенно спокойно. Иногда его визиты действовали на меня так, что мне хотелось оставить ему ключ, а самой отправиться куда-нибудь в овраг и там умереть. Я понимала, что Гриша — это надолго. Очень уж хорошо была известна мне притягательная сила зашторенных окон: две кассеты «Agfa» я не забуду никогда.

Первая туча набежала к моменту возвращения Яхтсмена из рейса. Несмотря на мое тонкое предупреждение, Гриша в этот день все-таки пришел, причем раньше Яхтсмена часа на три. Все три часа я думала, что он вот-вот уйдет, но Гриша принял ванну и остался сидеть в синей майке. Желтая форменная рубаха свисала с моего мольберта, перечеркнутая форменным же галстуком. Классическая сцена под заголовком «А это кто?!», допустимая в теории, на практике оказалась несыгранной, потому что я сразу же сказала: «Это Гриша, сын маминой школьной подруги. — И добавила главное. — Он мичман». Яхтсмен посмотрел на мольберт и сразу понял, что я говорю правду. Но ритуал встречи после трехмесячной разлуки оказался тем не менее существенно исковеркан. Когда заготовленное мною шампанское было разлито по фужерам, мичман поднял свою посуду и произнес: «Ну, за знакомство».

Присутствие Гриши было совершенно некстати не только за столом. Оно изломало реализацию наших с Яхтсменом пошлых планов насчет супружеского долга. Когда мы наконец уложили гостя спать, а сами заперлись в ванной, Гриша постучал туда через пять минут и сообщил, что хочет в туалет.