Роберт Кормер: Я – Сыр

Т: Это тебя волнует?

А: Я не знаю. Так много всего… не знаю.

Т: Значит, будем искать извне?

(пауза 5 секунд)

Т: Те ключи, например.

А: Какие ключи?

Т: Ты упоминал что-то о них раньше.

Он сильно сопротивлялся, был на стреме и не доверял Брайнту, будто бы тот был посторонним. Во всяком случае, он чувствовал себя намного лучше и уже не задумывался о том, что его хорошее самочувствие – лишь только иллюзия. Возможно, он дал Брайнту какой-то ключ – пусть не от всего, но уже от чего-то. Он словно по команде почувствовал себя лучше, чтобы начать открываться перед ним, и, наверное, выглядел, как картотечный ящик, где нужно перебрать все, чтобы достать нужную карточку. Брайнт был умным и хитрым.

А: Может быть, этот пес и есть ключ.

Т: Пес?

А: Да, пес. Я думал о нем этим утром, когда смотрел в окно и видел его на траве.

Т: Ты полагаешь – Сильвер?

А: Его так зовут? Сильвер? Немецкая овчарка?

Т: Да. Хорошая собака.

А: Ненавижу собак.

Т: Всех собак?

А: Более чем.

Т: Почему?

(пауза 10 секунд)

Т: Ты сказал, что эта собака является ключом. Ты полагаешь – Сильвер, или какая-либо другая?

А: Другая.

Т: Расскажи.

То была небольшая собака, но выглядела уродливо. Она смотрела в щелки своих маленьких свирепых глаз, отделяя взглядом Адама с отцом от всего окружающего мира. И было что-то угрожающее в ее взгляде и поведении. Все это напоминало встречу с буйным сумасшедшим и, одновременно, было воплощением всего, что может случиться при такой встрече.

- Что это за собачка? - спросил мальчик шепотом.

- Я не знаю, Адам, - ответил ему отец. - Я почти ничего не знаю о собаках.

- Что нам делать, Па?

- А мы его как-нибудь обманем.

Мальчик смотрел на отца, недоумевая и не веря своим глазам. Внезапно, этот человек перестал выглядеть отцом, который был страховым агентом, каждый божий день приходил в офис, менял машину каждые два года и состоял в «Ротари-Клубе». Он носил очки в роговой оправе и усы – не лохматые, как у некоторых людей с длинными запущенными волосами – у него были опрятно подстриженные усы с седым блеском. Адам всегда знал его, как отца, читающего газеты, смотрящего по телевизору футбол или бейсбол, проклинающего ракеты «Патриот», приносящего работу из офиса домой на ночь, целующего его перед сном в лоб вместе с поросенком Покки. Отца, похожего на аккуратную табличку, надпись на которой гласила – ОТЕЦ. Иногда его отец проявлялся, как персонаж, вышедший из книг, с сияющими глазами и трясущейся головой, как если б он дискутировал с каким-нибудь писателем, или тот писатель с писателями, похожими на Хемингуэя или Фицджеральда, или со многими другими, кого Адам тогда еще не знал: «Что тебя еще ждет, Адам, так это много прекрасных непрочитанных книг». Часто, посреди ночи, сидя с книгой, его отец вскакивал со стула. Очки сверкали на длинном тонком носу. Он терял страницу в книге и внезапно начинал выглядеть, как некто совсем чужой в их доме.

Теперь его отец снова выглядел как незнакомец, когда они стояли среди деревьев напротив той собаки. Они не были из тех людей, для кого прогулка на природе среди деревьев была обычным делом. Городской тротуар для них был привычней, чем трава или лесная тропа. «Дай мне, мать природа, взволнованно пройтись по неону», - сказал однажды его отец. – «Вместо ковра из листьев всех цветов радуги». И что они делали здесь в первый раз, в роще, в менее мили от ничего, Адам не знал. Главное, что они должны были слушать музыку в библиотеке, а вместо этого посреди дня прогуливались в порывах мартовского воскресного ветра. Адам любил гулять вместе с отцом, и, пытаясь сжечь на спичечном костре свой девятилетний возраст, он ступал отцовскими шагами. Отец мог замедлить шаг, и Адам уходил далеко вперед. Отец любил бывать в библиотеке. «Дом сокровищ», - как он ее называл со всеми ее книгами и пластинками. «Сегодня», - он сказал. – «Мы послушаем записи Луиса Армстронга и возьмем их домой». Больше всего Адам любил чудесный старый диск, который назывался: «Регтайм Двенадцатой Улицы», где Луис Армстронг играл на трубе, звук которой шатался посреди улицы, как пьяный. Ох, этот Армстронг! Отец смог пробудить интерес сына к тому, что тот вытворял на трубе: «Можно ли на трубе изобразить пьяного, шатающегося по улице?» Или он мог сказать: «Я покажу тебе волшебную новеллу, в которой первые две буквы первого слова в первом же предложении хранят весь секрет этой книги!» (Где, Па, где?!) Во всяком случае, они были на пути в библиотеку к записям Армстронга. Изгибаясь под имитируемую отцовским голосом трубу, когда отец внезапно замолкал, Адам, держа руки на весу, терял равновесие и почти падал. Он загадочно смотрел на отца. Отец замирал, становясь похожим на статую в парке, или на парализованного какой-нибудь страшной болезнью.