Роберт Кормер: Я – Сыр

Я стою в телефонной будке, в трубке все гудит и гудит. Я знаю – это дальний выстрел, и, скорее всего, Эмми Герц осталась в школе, но гудки следуют один за другим, и я потерял счет их количеству.

Мой желудок тянет и напрягает. Съеденный в Ховард-Джонсонсе Гамбургер, переворачивается камнем в животе. Можно было бы заказать что-нибудь легкое, например, суп или жаркое с рыбой. И мне бы врача. Мои руки липнут от пота к поручням будки, а пальцы – как чужие. В отличие от меня они привыкли к изгибам велосипедного руля. Головная боль наступает железными прутьями под костью лба. Я разбит, но Эмми Герц может все излечить.

В трубке по-прежнему гудки, им нет конца.

Грузовики несутся на север по девяносто девятому шоссе. Их моторы ревут и стонут в непрерывном гуле.

- Извините. Ваш абонент не отвечает, - коротко отрезает мужской голос оператора в линии.

- Вы можете попытаться еще раз? - спрашиваю я, хотя знаю, что зря. Еще как-то нахожу утешение в том, что телефон звонит у Эмми дома, отзываясь эхом в стенах комнат, где Эмми ест и спит, читает книги и смотрит телевизор.

Но, на зло всему, оператор холодно произносит:

- Извините, сир, ваш абонент не отвечает.

- Спасибо, - отвечаю я. - Спасибо за попытку.

Монеты выпадают в желобок под номеронабирателем, и я выгребаю их окоченевшими пальцами. Толкаю дверь будки. Она не поддается. Пинаю ее изо всех сил ногой. Она со скрежетом смещается, и, открыв ее, я иду прочь. Солнце скрывается под низкими облаками, которые давят и становятся все ниже, нагнетая клаустрофобию. Ротербург кажется все дальше и недосягаемее. В желудке покачивается тошнота, а в голове пульсирует боль. Я иду к байку. Пузырь на пятке лопается. Если бы все это рассказать Эмми…

Моя следующая остановка в Карвере, и я проверяю путь по карте. Масштаб карты – десять миль на один дюйм. Карвер только в полудюйме от точки, где я сейчас нахожусь. Когда я прибуду в Карвер, Эмми, наверно, придет из школы домой. И, может быть, я смогу найти аптеку и купить аспирин. Мне нужно что-нибудь от головной боли. Я проверяю байк, возвращаю подарок для отца в корзину и натягиваю шапку на уши, это удержит тепло и прикроет их от сильного шума, исходящего от грузовиков, несущихся по девяносто девятой магистрали. Оглядываюсь – никого. Очевидно, в Карвере я смогу найти ресторан и заказать немного супа или тушеных моллюсков.

Я еду на велосипеде и говорю своим ногам: «Жмите, жмите». Словно я возвращаюсь. Для поддержки духа я напеваю:

Но я пою тихо, даже не вслух. Я устал, и мне не стоит тратить силы на песню, пока не доберусь до Карвера.

ТАРЕ ОZК005 1350 date deleted T-A.

Т: Можем ли мы поговорить об Эмми Герц?

А: Если вы хотите.

(пауза 5 секунд)

Т: Ты можешь описать ее, как лучшего друга, или больше?

Больше. Ему снилось этой ночью, что он и Эмми вдвоем на футбольных трибунах, поле было пустым, дул зимний ветер, и их губы соприкасались и открывались, языки искали друг друга, и в момент их соприкосновения он дрожал – не от холода, а от наслаждения. Он чувствовал ее дыхание, сам дышал быстро и глубоко, его сердце билось сильно. Он так ее любит…

А: Больше чем друга.

Т: Расскажи мне об этом.

Эмми. Эмми Герц. Она любила пакости и всегда на них подстрекала других. Эмми говорила, что каждый относится к жизни слишком серьезно. Когда он первый раз встретился с ней, она сказала: «Знаешь, что характерно для тебя, Асс? Ты недостаточно смеешься. Твое лицо спрятано в большой книге. Но я надеюсь, Асс, что можно услышать смех в твоем детском блюзе».

Она говорила примерно так. Но вместе с тем она могла быть и серьезной. Она могла надолго закрыться дома с книгой, пока не прочитает от корки до корки. И если так, то именно книги их и познакомили. Она заходила в Публичную Библиотеку Монумента, а он выходил оттуда, и они столкнулись в дверях. Книги, которые были у них обоих в руках, посыпались на пол и завалили весь проход.

Когда они собирали их, Эмми сказала: «Знаешь, что мне это напоминает? Одну старую голливудскую комедию, ты ее видел по телевизору, где герой и героиня смешно встречаются. Я полагаю, ты можешь представить себе писателей, сидящих в студии и говорящих: «Подумать только – они сейчас встретятся?» И кто-нибудь говорит: «А что, если она входит в библиотеку со всеми своими книгами, а он в это же время выходит, и у него тоже книги…»»

Они оба стояли на коленях в проеме входной двери библиотеки. Все, кто входил и выходил, перешагивали через них. Она говорила больше минуты, а он, забыв все на свете, слушал. Она была той чокнутой девчонкой, от которой он сошел с ума. Они собирали книги: «Не путай свое с моим», - говорила она. – «Это будет стоить тебе мятной жвачки, потому что я все это должна была вернуть еще месяц назад», - они тогда учились в разных школах. Он тут же по уши в нее влюбился. Она сказала, что ее зовут Эмми Герц («Пожалуйста, не путать с фирмой по прокату автомобилей»). Она была невысокого роста, крепкого сложения и вся в веснушках. Один из ее передних зубов был кривым, но у нее были очень красивые глаза – того же цвета, что и китайская ваза его матери, из фарфора, эмалированного небесной глазурью. У нее также были объемные груди. Позже она говорила ему, что сильно их стесняется, ведь они такие большие («Попытайся целый день таскать все это через весь город»). Но он был в нее влюблен и не смеялся, когда она это объявляла. Он любил ее еще и за то, что она не смеялась, когда он рассказал ей, что хочет когда-нибудь стать знаменитым писателем, таким как Томас Вольф, и за то, что она не спрашивала, кто такой Томас Вольф и не сравнивала его с этим писателем. Позже она призналась, что ей не легко понять его книги.