Е. Бирман - Эмма

До сих пор все странно было в этой истории, поэтому странным показалось мне и то, что мыло выскользнуло у меня из рук. Странно было, что я нагибаюсь за ним к полу с намыленными руками, странно, что оно не смялось при падении на одном из углов, как обычно (овальный «угол» — тоже сама по себе странность), а будучи отнюдь не хрупкой, а скорее пластичной субстанцией раскололось на две части. Я отправился на кухню, чтобы приготовить себе зеленого чая без сахара. Ложечка потребовалась мне для того, чтобы отжать извлекаемый из чашки чайный пакет. С этой целью я выдвинул верхний посудный ящик, и тут же в его пустоте будто пропал слух моего правого уха. Все вилки, ножи и ложки я, как оказалось, уже использовал, и они находились теперь в посудомоечной машине. Я осторожно прикрыл ящик, не меняя позы, чтобы таким образом сберечь слух левого уха. Когда же я нагнулся, чтобы запереть брикетик моющего средства в пластмассовом кармашке-отделении посудомоечной машины, слух вдруг вернулся. Повторяю — все в этой истории странно.

С чашкой чая в руке я вернулся в кабинет. Включенный мною компьютер запросил пароль, и когда согласился на незамысловатое «1-2-3-4-5-6», я интуитивно почувствовал, что странности на этом обязаны закончиться и энергично взялся за дело. Я недолго колебался по поводу того, стоит ли мне исследовать его содержимое. Вполне возможно, что он краденный, и тогда можно попытаться разыскать владельца. Я даже представил себе, как растроганный хозяин лэптопа предложит мне вознаграждение в пятьсот шекелей, но я, конечно, соглашусь только на триста. Честолюбие мое было подстегнуто этой мыслью, и я решил, подобно молодежи, уже родившейся в компьютерные времена, не робеть при встрече с неизвестным содержимым, а как они произвести быстрое «картографирование объекта», если можно так выразиться, и уже через короткое время уяснить себе назначение и свойства содержащихся в нем незнакомых мне программных продуктов, с которыми столкнусь. Первым делом — проверим необщего назначения иконки на рабочем столе. Таковых не оказалось. Затем — «Program Files». Ничего необычного. Теперь — «My Documents», где сам я храню копии различных документов, на которых значится мой домашний адрес. Пусто. Еще — «My Pictures». И здесь — ничего. Возможно, тип со стоянки стер содержимое, или кто-то помог ему в этом, подумал я. Даже при неподключенном Интернете я могу заглянуть в «Favorites», решил я. Там были ссылки на новостные сайты, на несколько очень хороших книг и на альбом фотографий киноактрисы Nicole Kidman.

Я отказался от дальнейшего копания и решил теперь проверить программное оснащение компьютера, например, имеются ли Excel и Word. И то, и другое оказалось в наличии. Я открыл Word. Список документов, открывавшихся последними, выглядел следующим образом: «Emma173, Emma172, Emma171, Emma170». Сами файлы наверняка уничтожены, подумал я, но на всякий случай выбрал самый поздний — «Emma173». Раскрылся текст под заголовком «ЭММА».

Это и была ныне представляемая мною рукопись. Я определил место хранения документа. Он, вместе с другими, от «Emma1», «Emma2» и т. д. — до «Emma173», находился в папке с названием «Emma», но сама папка была помещена среди служебных файлов Windows. Это, надо полагать, и спасло текст от уничтожения.

Как видите, название рукописи мною не изменено. Подзаголовки автором менялись несколько раз, я оставил последний — «(Записки подражателя)», но поначалу, между «Emma1» и «Emma173», по которым можно было проследить историю написания романа (так я определяю жанр рукописи) были и другие, в том числе — «(ИСПОВЕДЬ ПАЛАЧА)». Видимо, автор не слишком доверял неразборчивому, закормленному броскими заголовками читателю, внимание которого легче привлечь крупным шрифтом объявленной сенсацией: «ЗНАМЕНИТАЯ АКТРИСА НАМЕРЕНА ЛИНЧЕВАТЬ СВОЕГО РЕБЕНКА!» Далее читатель прочтет, что посетители супермаркета стали свидетелями того, как актриса такая-то (пусть это будет, к примеру, Nicole Kidman), ожидая у мясного прилавка, пока ей упакуют три куриных шницеля в шелестящую прозрачную бумагу, пообещала раскапризничавшемуся чаду что-то, от чего ребенок нахмурился. Поскольку расслышать сказанное шепотом на ухо было невозможно, репортер имел полное право заподозрить худшее и выполнил священный долг журналиста, попытавшись предотвратить грозящую ребенку жестокую экзекуцию, и потому придираться к нему — бесчестно и несправедливо. Я понимаю колебания автора, сначала поддавшегося искушению и во вполне демократическом духе решившего, что читатель заслуживает получить броский анонс, но позже раскаявшегося, пожертвовавшего жаждой быстрой славы и уступившего своему внутреннему нравственному камертону. Конечно, видимо, решил он уже задолго до «Emma173», — читатель в демократическом обществе воспитывает репортера, журналиста, писателя такими, каковы они есть и быть должны, а не наоборот. Писатель-пророк, журналист-бессребреник, отважный репортер-сорвиголова — увы, как правило, характерный продукт тоталитарного, патриархального или еще каким-нибудь образом заблудшего общества. Общество же правильно настроенное манкирует справедливыми и скучными своими хроникерами и бытописателями, и назло, из чувства противоречия, противопоставляет им выскочек в ярком облачении или мизантропов во всем черном. «Какой же стороны мне держаться?» — видимо, не раз спрашивал себя автор, знавший, без сомнения, что добродетель нередко служит баррикадой на пути смелых человеческих устремлений, не говоря уже о прорывах в художестве. В итоге мы все же имеем дело с фактом — умеренное, консервативное начало в нем победило, возобладав над соблазном украсить свое произведение неким подобием черной пиратской головной повязки с черепом и костями, и в последней версии значится скромное: «(Записки подражателя)».

Читать дальше