Е. Бирман - Эмма

Он не ожидал, что путешествие будет таким коротким, и был озадачен, когда я остановился, открыл дверь своей квартиры, а потом изнутри специально с лязгом и на два оборота запер замок. Я подглядел из-за шторы — он стоит там снаружи со своим грязным молотком и смотрит National Geographic.

Минут через пять я открыл дверь и спросил его, хочет ли он чаю или кофе. Он замялся сначала, но потом ответил: «Чаю». Я закрыл дверь, подождал еще минуту, а потом снова выглянул и спросил: «С мышьяком или без?» Тогда он плюнул себе под ноги, растер носком красного армейского ботинка плевок и удалился.

Попробуйте вы сами по центральной улице прогуляться с молотком в руке, хотя бы даже и чистым. Ей-богу, — неудобно это».

Это был конец рассказа «Странности». Сейчас, сначала небольшое, вызванное содержанием предыдущих глав замечание, и потом сразу — о Жюстене.

Обращали ли вы внимание, чем отличаются продавцы книжных магазинов от всех прочих? В обувном, скажем, и тем более в магазине одежды, скучающий продавец охотно выступает навстречу испуганному покупателю, сразу обнаруживая радушие, осведомленность в предмете и хороший вкус. Продавец же магазина книжного сам кажется будто напуганным слишком быстрым течением времени, он либо лихорадочно копается в кассе, либо комнатной разновидностью бега трусцой несется от стеллажа к стеллажу в мягкой обуви, и, надо думать, если он не станет этого делать или хотя бы замедлит темп, посетитель обрушит на него собственный незаурядный вкус, необъятную осведомленность, после чего уйдет из магазина вполне довольный собою, даже открытки какой-нибудь или календаря для портмоне не купив.

А теперь, наконец, о Жюстене:

Давно хотел я рассказать о нем, другом племяннике Оме, которого он приводил порой вместе с Наполеоном. У него круглые и очень яркие глаза, такие же в точности были у одного паренька, моего сокурсника еще там, в России. Мы были в разных группах, и я впервые столкнулся с ним близко в воинской части под Анапой, куда после окончания учебы нас направили на трехмесячные сборы, по результатам которых должны были присвоить офицерские звания. Через очень короткое время его отстранили от ночных караулов, а мой товарищ, прошедший срочную службу, сказал, что так обычно поступают и в регулярной армии, когда офицеры чувствуют, что солдат подвержен страхам и может, чего доброго, открыть огонь по своим.

Жюстен, совершенно очевидно, был из того же теста. Он почти все время смотрел на Эмму, и это очень скоро сделало бы его присутствие сначала неловким, а потом и невозможным, если бы уже во второе его посещение он не принес с собой каких-то несуразно громадных размеров альбом и цветные карандаши и не стал изобретать платья для Эммы. Мне показалось, что он, по-видимому, влюблялся в тело Эммы как-то по частям, он всегда изображал ее либо прямо сидящей, либо стоящей, никогда не в движении или наклоне и сосредотачивался на какой-то определенной детали. Так мне запомнилось платье простого прямого покроя, но небольшой бюст Эммы в нем поддерживался двумя крупными поперечными дугообразными складками, сама же грудь ее была скрыта будто в спешке набросанными телесного оттенка розами. На другом эскизе Эмма была в обыкновенных джинсах, но ширинка и карманы имели вид единого мокрого пятна, а к носкам красных туфелек без каблуков были прикреплены опять розы, но теперь уже красные. Не знаю насчет джинсов, но такие туфли Эмма, думаю, не надела бы.

Однажды, сидя как обычно на веранде, мы услышали донесшийся из кухни ее вскрик. Мы бросились к Эмме, и оказалось, что Наполеон задрал ей юбку. Оме отчитал его, но я думаю, что тезка императора сделал это по наущению Жюстена, при этом присутствовавшего, потому что на очередном его рисунке Эмма предстала в платье с треугольным вырезом в нижней его части, вершина выреза упиралась в невозможно высокую точку (Эмма даже порозовела, увидев эскиз). Видимо, желание прояснить точное местонахождение точки пересечения ног Эммы и заставило Жюстена подговорить своего двоюродного брата на эту безумную выходку. Внизу треугольник открывал ее колени, по которым струились тонкого плетения кисти, такие же лежали на плечах.

Имелся в этой коллекции и портрет Эммы в строгом костюме. Ее обычно слегка вьющиеся волосы были расправлены и собраны сзади. Жюстен нацепил ей на нос очки, которые в жизни она никогда не носила. В таком виде ее легко было представить себе излагающей учение Фейербаха, и, клянусь, в этом случае я готов был бы бесконечно выслушивать его аргументы, как рад бывал (в те немногочисленные минуты, которые оставались у нас после физической близости) скользить ладонью или указательным и средним пальцами по телу Эммы, всякий раз заново удивляясь его бесчисленным отличиям от моего собственного.