Роберт Кормер - Наше падение

Авенжер не на шутку разозлился почти до слез. Слезы не были детскими или мальчишескими. Его разрывало от гнева и расстройства. Он ехал домой, зная, что в «Моле» ему больше делать нечего. Он устал от бесконечных безрезультатных поисков. Никого из погромщиков он так и не увидел.

Пятью минутами ранее к нему подошел один из охранников. Авенжер стоял напротив эскалатора, пытаясь не совершить чего-либо подозрительного. Все выглядело так, будто он ждал мать, которая вот-вот должна была появиться. Охранник был пожилым, с красными пятнами румянца на щеках, напоминающими лепестки цветов, с темными, живыми и наблюдательными глазами. Он ничего не говорил Авенжеру, а лишь стоял в стороне недалеко около него. Близко. Слишком близко. Когда Авенжер пошевелился, то охранник начал двигаться вместе с ним. Авенжер не знал, было ли это случайное совпадение или охранник не хотел, чтобы Авенжер продолжал торчать в «Моле». Авенжер, наконец, проскользнул во вращающуюся дверь, полностью отдав себе отчет, что в «Мол» он больше не вернется. Три недели поисков закончились ничем. Он никого из них не нашел.

Когда автобус с надрывным воем выехал на Майн-Стрит, то Авенжер взвесил следующий свой шаг. Возможно, ему придется наблюдать за учащимися средних школ, хотя он знал, что найти кого-либо там будет непросто, почти невозможно. В этом городе было много школ. Слишком много. Почему вандалы так и не появились в «Моле», когда туда приходили тысячи других подростков? Он стучал кулаком по стеклу, пока костяшки пальцев не начали болеть. Пожилая дама, сидящая перед ним, обернулась, послав ему хмурый взгляд. На ней были очки с толстыми стеклами, которые в несколько раз увеличивали ее глаза. Он уныло смотрел в окно на перемещающиеся за ним здания. Ощущение беспомощности никак не соответствовало планам его мести. Гнев продолжал накапливаться внутри него, и его пятки забарабанили по полу. Пожилая дама зашевелила плечами и снова обернулась. Он понял, что его колени стучали о сидение, которое было перед ним.

Сделав усилие, чтобы колени не дергались, он оторвал пятки от пола, разжал кулаки и «одел» на голову «шапку мыслей», которая показалась ему слишком маленькой и тесной, больше походя на настоящую шапку, которая стягивала ему скулы. Он закрыл глаза, заботясь лишь о том, чтобы не стучать и не барабанить по чему бы то ни было рядом с ним здесь в автобусе. Он боялся даже мысли о том, что Джейн могла подумать, что он на нее «запал», и что его попытка найти вандалов провалилась.

Гнев сменился тоской. Тоска была о том, что он больше не мог следить за Джеромами, даже если он больше и не собирался это делать. Он любил за всеми наблюдать, и, наблюдая за ними, он постепенно стал частью их семьи. Но с вырезанным кустарником и обрезанными ветвями кленов их дом стал выглядеть голым, на показ всему миру. Больше не было мест, где можно было бы укрыться, чтобы продолжить наблюдение за ними.

За месяцы его наблюдений он полюбил их, а затем продолжал наблюдать, просто из любви к ним. «Ты всегда ранишь меня, моя любовь». Песня, которую всегда напевала его мать. Старая песня, будто написанная специально для нее. Когда она потеряла терпение и наказала его, то эти слова эхом повторялись в его сознании. «Это для твоего же блага», — могла сказать она, снова затем продолжив напевать. И он мог подумать: «Любовь всегда ранит именно того, кто любит». И полюбив Джеромов, он знал, что мог их изранить, выразив им свою любовь, даже если от этого сам почувствовал бы себя плохо. Например, когда он повыдергивал кусты с помидорами, посаженные миссис Джером. И это ранило не только ее, но и его, потому что он любил разглядывать крепкие, здоровые кусты, на которых краснели помидоры. Ко всему в их почтовый ящик он подложил мертвую белку. Авенжер не убивал ее, он лишь нашел на обочине дороги, ее раздавила машина, в чем не было сомнений. Он никогда не обижал беспомощных животных, особенно маленьких.

Теперь гнев прошел, и ему вдруг стало жаль, что автобус, выехав из центра Викбурга, держал путь на окраины, где его ожидал Барнсайд. Он ничего не ел, внутри него зияла огромная пустота, но есть он не хотел. Голод был на что-то другое. На что? На действие. Ему нужно было что-нибудь делать. Пожилой дамы на сидении перед ним уже не было: он не заметил, когда она вышла. Теперь, поднявшись в автобус, перед ним села молодая женщина. У нее на руках был младенец. Младенец забеспокоился, и она посадила его на плечо. Детские глаза смотрели на Авенжера в упор. Ребенок заплакал, лицо закрутилось в намотанном на голову чепчике. Кем был этот ребенок — мальчиком или девочкой? Он не знал. Но ему захотелось, чтобы ребенок прекратил плакать и сверлить его своими глазами.