Роберт Кормер - Восемь плюс один

До меня доходили слухи о романе Уолта с какой-то девушкой, во что не сильно верил, хотя сплетни об этом не прекращались. Уолт Крейн и другая женщина… смешно. Может быть, где-нибудь за коктейлем, но вряд ли это смогло бы дойти до какого-нибудь тайного свидания — не более чем шуточный флирт. Я что-то отдаленное слышал о сногсшибательной девушке — о модели, с которой он иногда мог встретиться к себя в рекламном агентстве. Но это не могло показаться большим, чем просто слухи, потому что такого не бывает с людьми, такими как Уолт или я. Мы давно уже не были детьми и сами имели детей, почти уже взрослых. Оба любили подремать после ужина, и на животе у каждого из нас уже завязывался жирок. Мы становились сентиментальными, обоих иногда начинала мучить ностальгия и воспоминания, когда кто-нибудь из нас изрекал что-то вроде как: «припоминаю, как был еще мальчишкой…», а в это время дети поднимали глаза к небу и в тонком отвращении давали знать, что им это давно уже надоело. Мы с Уолтом были старыми друзьями, просидевшими за одной партой в школе и прошедшими вместе войну, к тому же, ни кто из нас ни разу не разводился. До сих пор.

— Что произошло, Уолт? — спросил я, задержав дыхание. — Как-то слышал, что вы с Эллин думали о покупке новой машины, Сандра переболела корью, у Томми съехала успеваемость, Дебби, оправившись от скарлатины, начинала совершать прогулки на свежем воздухе, и вдруг теперь вы разводитесь?

На его лице проявилась гримаса, будто от внезапно наступившей боли, и он с благодарностью встретил взглядом официанта, вернувшегося с нашей выпивкой. Я смотрел, как он понемногу отпивает из рюмки, и мне показалось, что было бы неплохо обрисовать картину его домашней идиллии, упомянув его детей и Эллин, любящую и нежную жену, прекрасную во всем, пусть даже при том, что у нее быстро менялось настроение, и она иногда раздражалась или заточалась в тюрьму мигрени.

Он опустил на стол стакан и, сдаваясь, поднял руки ладонями вверх.

— Я знаю, о чем ты думаешь, Джерри, я — злодей мира. Замечательно, и я это допускаю, но не так все просто.

Вот, черт. Я решил, что буду судьей или адвокатом? И подумал об ней: «Бедная Эллин». Что теперь будут говорить? Я не стал спешить со следующим вопросом, чтобы найти хоть какую-нибудь зацепку.

— И как эту новость приняла Эллин? — спросил я, осознавая, что ему вообще не хотелось говорить о ней. И мне стало ясно, что зацепка найдена.

Он нахмурился, качая головой и избегая моих глаз.

— Тяжело, Джерри, она это приняла тяжело. Она даже ни о чем не подозревала. О, она знала, что в последнее время я стал себя вести по-другому, но думала, что я устаю на работе, слишком много трудясь, готовя новые презентации… — его слова выскакивали суматошно и беспорядочно, падая одно на другое, и меня удивила подлинная боль, заточающаяся в них. — Как бы то ни было, думаю, что она до сих пор не в себе. Она плакала, и мое сердце чуть ли не взрывалось от ее слез, но что мне было делать, Джерри. Я должен был об этом ей рассказать. Я должен был разбить…

— Она модель? — спросил я.

— Ты о ней слышал?

— Слухи. Что-то неопределенное. Я думал, что это только разговоры.

— Ты полагал, что этого не может быть, правильно? — сухо спросил он. — Мерзкий и старый Уолтер Крейн, предатель, капитан команды офиса фирмы по боулингу, бывший секретарь «Ротари-Клуба». Но это случается, Джерри, с людьми, с такими как я… с такими как я и ты. Мы не ищем этого. Оно происходит само по себе, не по нашей воле. Или все-таки ищем — вероятно, каждый из нас, но не можем сами себе в этом признаться…

Его обвинение не было столь острым, чтобы моя совесть начала мучиться. Сидя напротив его, я чувствовал себя в безопасности, думая о премии, которая ожидалась через месяц, гадая, сломают ли последние мои распродажи цифры прошедшего октября. И вдруг вспомнил вечеринку по случаю дня рождения Кэйти, моей дочери-подростка, живущей в мире или яркого, разливающегося смеха, или слез отчаяния. И разве Гариет не просила меня, чтобы в тот день я купил и принес домой два галлона (два галлона!) мороженого?

— О, Джерри, — его пальцы сложились лодочкой, а голос наполнился глубиной, будто он был в церкви. — Она потрясающа, замечательна. Ее зовут Дженифер Вест, и настолько красива, что становится больно, — он начал качать головой, а его глаза ушли куда-то вдаль, будто он был поэтом, пытающимся найти то слово, которое опишет все.

— И как это произошло? — устало спросил я. На самом деле мне не хотелось слышать обо всех деталях их встречи: кто их познакомил, о чем в первый раз говорили, что было у них в рюмках, как нежно смотрели друг другу в глаза, как обнялись и поцеловались. Ему не надо было ничего рассказывать, потому что об этом уже было рассказано и написано миллионы раз, и вряд ли тут было бы что-нибудь новое, захватывающее, значащее для кого-нибудь еще, кроме как для них двоих, открытое друг в друге. И мне не захотелось, чтобы Уолт вдавался во все эти подробности, потому что я слишком привык к другой его роли — к роли отца, изящно извлекающего занозу из пальца маленького Томми во время той нашей поездки на рыбалку в Мэн, или беспощадно обливающего водой загорающую на пляже Дебби, чтобы отвлечь ее от переживаний, связанных с переездом в новый дом. День спустя уже в новом доме, когда дети мирно спали, мы с ним, а также с Эллин и Гариет не спеша пили пиво, вкушая момент полного удовлетворения жизнью, настолько радостной и доброй…