Эндрю Круми - Мистер Ми

После лекции, когда участникам конференции предложили выпить кофе, я заметил человека, которого не видел пятнадцать лет. Иногда, когда встречаешься с друзьями по прошествии долгого времени, первое, что тебя поражает, это как они постарели; ты совершенно забываешь, что и сам постарел. Это был Дональд Макинтайр. Сейчас он профессор и, как я слышал, пишет серьезный труд об издательском деле в восемнадцатом веке. Мы вкратце рассказали друг другу, что с нами произошло за истекшие пятнадцать лет, а затем Дональд спросил, озабоченно глядя на меня:

— Слушай, ты здоров?

Очень часто мы осознаем свое заболевание — равно как и возраст — со слов других людей. Моя бесплодная влюбленность в Луизу к тому времени насчитывала четыре или пять месяцев, и с каждой неделей я все больше убеждался, что она, по-видимому, нашла себе какого-нибудь мускулистого пылкого юношу и что в осеннем семестре не будет больше приходить ко мне на консультацию по четвергам. Я знал, что угнетен этим. Но только Дональд — глазами человека, давно меня не видевшего, — смог диагностировать более глубокое, более органичное расстройство в моем организме, которое, видимо, четко отражалось у меня на лице. Я сказал ему, что со здоровьем у меня все в порядке.

Мы пили кофе из чашек толстого фарфора, которые пользуются ограниченной популярностью на континенте и из которых невозможно пить кофе, не оставляя на стенках капель и коричневых подтеков. На конференциях вечно приходится пить кофе стоя. Я разглядывал на лице друга глубокие рытвины возраста, ошеломившие меня в первый момент, но теперь, после нескольких минут общения, уже казавшиеся привычными и давно знакомыми. Признаки старения у него на лице, казалось, были чем-то вроде кисейных занавесей на сцене, которые ярко освещены только до начала спектакля, а потом при помощи световых эффектов делаются неразличимыми. Волшебным образом он теперь стал для меня тем же «стариной Дональдом», и я готов поклясться, что он нисколько не изменился.

Когда я впервые увидел его в очереди за кофе, я увидел правду. Теперь же годы стерлись с него, как выцветшая надпись, и я уже видел не настоящего Дональда, а скорее свое воспоминание о нем. Подозреваю, что подобный же обман скрывает от нас процессы разрушения в нас самих, и мы продолжаем считать себя в душе детьми или людьми в том возрасте, в котором перестали воспринимать себя так, как нас воспринимает незнакомый человек.

Анализ свойств человеческого языка, проделанный Брийя-Савареном, мог бы привести этого автора к тому же умозаключению, ибо современные физиологи утверждают, что запах или вкус могут нас удивить и даже более того — ощущаться не долее как на две-три секунды. Первое впечатление быстро сменяется удовольствием, плодом не столько опыта, сколько памяти или предвкушения. Истина существует лишь при первой пробе, дальше идет повторение.

Примером тому служит и наш с Эллен опыт выбора штор для столовой. Это произошло несколько лет назад, задолго до Луизы, после того, как мы с Эллен перестали ходить по медицинским светилам, чтобы выяснить, почему у нас нет детей. Не буду говорить, насколько подобное занятие вредоносно само по себе, я хочу лишь обсудить покупку штор, которую мы предприняли по окончании этой эпопеи, чтобы отвлечься, чтобы напомнить себе, что «жизнь продолжается». Эллен вдруг впала прямо-таки в маниакальный фанатизм в вопросах, касающихся внутреннего убранства дома, и могла часами витийствовать о циклевке полов с пылом и страстью, достойными Кальвина или Нокса.

Я отправился с ней в магазин выбирать материал для штор. Мы принесли домой «образцы» — лохматые лоскутки ткани — и пришпилили их к стене рядом с окном. Затем сели на стулья в столовой и принялись пялиться на шесть полосок материи, сравнивая их с обоями и пытаясь представить себе, как они будут выглядеть на окнах, увеличенные до размера полноценных штор. Люди часто так поступают, когда с ними случается нечто такое, что им трудно или неприятно обсуждать. Узнав окончательный приговор — что мы не сможем иметь детей, — мы сосредоточились на проблеме выбора штор, которая стала для нас своего рода навязчивой идеей. Мы решили было купить полосатые, но Эллен вдруг среди ночи сказала мне: «Знаешь, мне подумалось, что на большом куске полосы будут слишком бросаться в глаза». «Это верно», — согласился я, и потом мы молча лежали в темноте: очень трудно представить себе, как будут смотреться шторы, если видишь лишь маленький кусочек, словно смотришь через щель почтового ящика. Может быть, купить цветастые?