Джонатан Кэрролл - Свадьба палочек

— Миранда, ты идешь?

— Минутку. Я тебя догоню.

Я слышала удалявшиеся шаги Хью, скрип внутренней двери. Негромкое «ух ты», снова шаги. Что же это был за запах? Я сделала несколько шагов в дом, огляделась и закрыла глаза.

Когда я открыла их мгновение спустя, холл оказался полон людей. Вернее, детей. Немногие взрослые стояли у стен и наблюдали за происходящим. Ребята бегали, скакали, строили друг другу гримасы, играли. Они носились из комнаты в комнату, вверх и вниз по лестнице, поедали многослойный сине-желтый кекс (вот что это было — запах исходил от кекса), дудели в пластмассовые дудки, тузили друг друга. У большинства на головах красовались праздничные бумажные колпаки. Я поняла, что здесь отмечали детский день рождения.

Меня это нисколько не удивило. Я повторю, потому что это очень важно. В течение одной секунды пустой дом Франсес Хэтч наполнился радостной суетой детского праздника, но я этому не удивилась. Я просто смотрела и принимала все как есть.

Маленький мальчик стоял в холле посреди этого безумия и смотрел, как резвятся остальные. Он был одет в белую сорочку, новые жесткие джинсы и полосатые теннисные туфли. Он был уменьшенной копией Хью Оукли вплоть до цвета волос, и прически, и широкой улыбки на лице. Улыбки, которую я успела так хорошо узнать и полюбить. Мальчик мог быть только сыном Хью.

Он посмотрел на меня в упор и сделал удивительную вещь. Медленно закрыв глаза, он задрожал всем телом.

Я поняла, что так он выражал свою радость. Ведь это был его праздник, его день рождения.

Его звали Джек Оукли, и ему исполнялось восемь лет. Он был сыном, который появится у нас с Хью, когда мы поселимся в этом доме. Мы много говорили о наших будущих детях, шутили по поводу их имен. Джек и Киара. Святая Киара из Типперэри молитвой пожар прогнала за двери. И вот он, наш Джек Оукли, — стоит напротив меня, празднует свой восьмой день рождения и выглядит в точности, как его отец. В нем было что-то и от меня. Высокий лоб и крутые изгибы бровей.

Я не шевелилась, опасаясь, что от малейшего колебания воздуха эта изумительная картина нашего будущего исчезнет. Мальчик снова посмотрел на меня и, все еще улыбаясь, вытянул руки вверх и разжал ладони, словно они были полны конфетти.

— Миранда?

Вздрогнув, я повернула голову влево. Ко мне подходил Хью, улыбаясь в точности как его сын. Наш сын. Я оглянулась туда, где только что стоял мальчик. Но все уже исчезло — Джек, гости, праздник.

— Что с тобой?

— Нам надо здесь поселиться, Хью. Мы должны жить в этом доме.

— Но ты его еще не видела! Даже с места не сдвинулась. Пошли, я тебе что-то покажу.

Он обнял меня за плечи и мягко, но настойчиво повлек за собой. Я повиновалась, но оглянулась раз-другой, в надежде, что Джек вернулся. Мальчик, наш малыш, покажись еще разок, чтобы мы себе представили, какое счастье ожидает здесь нас всех.

Я остановилась на нижней площадке лестницы и набрала полную грудь воздуха. Тридцать четыре ступени. После тридцати четырех ступеней можно себе позволить остановиться и немного передохнуть. И рукам отдых не помешает, они стали плохо меня слушаться, словно сделаны из жевательной резинки, над которой изрядно потрудились чьи-то челюсти. В руках у меня была тяжелая картонная коробка. Сверху на ней было написано: «Небесное усреднение». Бесполезно меня спрашивать, что это означает; коробка и ее содержимое — собственность Хью. За это утро я уже перенесла наверх, в комнату, которая будет служить ему кабинетом, «Понтус Хармон», «Отель „Тарзан“», «Чудовищное вуаля», а теперь вот настал черед «Небесного усреднения».

Когда я еще в Нью-Йорке застала его за написанием этих странных названий на коробках, я внимательно на него посмотрела, потом — на коробку и снова — на него.

— Или я чего-то не понимаю? Как ты запомнишь, что внутри?

Он надел колпачок на толстый маркер и сунул его в задний карман брюк.

— Я пакую вещи под настроение. Свободная форма. Складываю в коробку подходящие друг к другу предметы, но иногда добавляю и что-нибудь неожиданное, чтобы удивиться, когда открою ее снова.

— И что же означает «Отель „Тарзан“»?

— В детстве у меня была такая игра. Я взял коробку от туфель «Бастер Браун», прорезал в ней дверцу, раскрасил ее. Мне было семь лет. Так появился отель для некоторых моих любимых игрушек.

— И ты ее хранил все эти годы?

— Нет. — Подняв на меня глаза, он пожал плечами.

— Так этот твой «Отель „Тарзан“» не лежит в коробке, на которой ты написал «Отель „Тарзан“»?