Майкл Каннингем: Часы

– Наверное, вы очень устали? – обращается она к Лоре.

– Трудно сказать. Я уже сама не понимаю, – отвечает Лора.

– Садитесь, пожалуйста, – предлагает Кларисса. – Может, вы бы хотели поесть?

– О нет. Не думаю. Спасибо.

Кларисса подводит Лору к дивану. Она садится благодарно, но осторожно, словно опасаясь, что диван окажется недостаточно прочным. Джулия подходит и наклоняется к Лоре.

– Хотите чаю? А может быть, кофе? Или бренди? – спрашивает она.

– Чашка чаю – это прекрасно. Спасибо.

– Но, по-моему, вам все-таки стоило бы поесть. Наверное, вы как вышли из дому утром, так с тех пор ничего не ели.

– Ну…

– Я пойду на кухню, посмотрю что-нибудь, – говорит Джулия.

– Спасибо, дорогая, – говорит Лора. Джулия поворачивается к Клариссе.

– Мама, – говорит она. – Ты посиди здесь с миссис Браун, а мы с Салли пойдем поглядим, что у нас есть.

– Хорошо, – отвечает Кларисса и садится на диван рядом с Лорой. Ей удивительно приятно выполнять распоряжения дочери, Может быть, вот так и начинается наш уход из этого мира – мы вверяем себя заботам повзрослевшей дочери, растворяемся в комфорте квартиры. Может быть, это и есть старение. Простые радости, лампа, книга. Мир, которым – хорошо ли, плохо – управляют люди, никак с нами не связанные. Они проходят мимо нас по улице так, будто нас уже нет.

– Как ты думаешь, будет очень дико, если мы возьмем что-нибудь из продуктов, купленных для приема? – спрашивает Салли у Клариссы. – Вся еда осталась.

– По-моему, это будет правильно, – отвечает Кларисса. – Мне кажется, Ричард бы это одобрил.

Она бросает нервный взгляд на Лору. Лора улыбается, обнимает себя за локти, смотрит на носки своих туфель.

– Да, – говорит она. – Мне тоже так кажется.

– Хорошо, – говорит Салли.

Они с Джулией уходят на кухню. На часах десять минут первого. Лора сидит неестественно прямо, губы сжаты, веки полуприкрыты. Она, думает Кларисса, просто ждет, когда все это кончится и можно будет остаться одной и лечь спать.

– Лора, если хотите, вы можете лечь прямо сейчас, – говорит Кларисса. – Гостевая комната в конце коридора.

– Спасибо, – отвечает Лора. – Я скоро так и сделаю.

Опять повисает молчание, ни доверительное, ни тягостное. Значит, вот она, думает Лора, вот главная героиня Ричардовой поэзии. Потерянная мать, неудавшаяся самоубийца, женщина, бросившая свою семью. Есть что-то шокирующее и одновременно утешительное в том, что она оказалась такой обыкновенной.

– Ричард был замечательным человеком, – говорит Кларисса.

И сразу же испытывает жгучее чувство стыда. Ну вот, уже начались надгробные панегирики, в которых покойник, подвергнутый обязательной переоценке, оказывается свободолюбивым гражданином, творцом добрых дел, замечательным человеком. Для чего она это сказала? Ей искренне хотелось утешить старую женщину, и еще ей хотелось завоевать ее расположение. И да, она сказала это, чтобы застолбить свое право на покойника. Я была его самым близким другом. Только я могу оценить его по достоинству. Она с трудом сдерживается, чтобы не попросить Лору уйти в свою комнату, закрыть дверь и не появляться до утра.

– Да, – отзывается Лора. – И замечательным писателем, по-моему.

– Вы читали его стихи?

– Да. И роман.

Значит, ей все известно. И кто такая Кларисса, и что сама она, Лора Браун, играла исключительную роль – тени и богини – в этом небольшом своде личных мифов, ставших достоянием читательской публики (если только слово «публика» в принципе применимо к малочисленной группке чудаков, упрямо продолжающих интересоваться поэзией). Следовательно, она знает, что ее обожали и презирали; знает о своем никогда не прекращавшемся влиянии на человека, который, может статься, и впрямь будет признан большим писателем. И вот теперь она сидит здесь – лицо и руки в пигментных пятнах, платье в цветочек – и спокойным голосом сообщает, что ее сын был замечательным писателем.

– Да, – беспомощно соглашается Кларисса. – Он был замечательным писателем. А что еще она может сказать?

– Вы, кажется, никогда не редактировали его тексты?

– Нет. Мы слишком тесно общались. А это всегда создает дополнительные сложности.

– Да. Понятно.

– Редактору требуется определенная объективность.

– Разумеется.

Кларисса начинает испытывать что-то вроде удушья. Почему ей так непросто с Лорой Браун? Почему ей так трудно прямо говорить с этой женщиной? Задать ей самые главные вопросы? А собственно, о чем?