Майкл Каннингем - Часы

– Не ходи! Кто тебя заставляет?!

– Какой день! Какой чудный, чудный день.

Кларисса делает глубокий вдох. Потом еще один. Она поразительно спокойна, – она знает, что хорошо держится в трудной ситуации, – и в то же время у нее такое чувство, как будто она существует отдельно и от самой себя, и от этой комнаты и наблюдает за тем, что уже произошло. Словно это ее воспоминание. Что-то в ней, некий голос, который и не голос вовсе, а что-то вроде внутреннего знания, почти неотличимого от сердечного ритма, говорит: «Однажды я пришла к Ричарду, который сидел на самом краю подоконника…»

– Слезь, пожалуйста, – повторяет она.

Ричард морщит лоб, словно Кларисса задала ему чрезвычайно каверзную задачку. Его пустое кресло с разлезшимися швами и торчащим из них поролоном, с тонким желтым полотенцем в ржавых разводах на продавленном сиденье – материализованная метафора нелепости и неприглядности самой смертельной болезни.

– Слезь оттуда, – повторяет Кларисса медленно и громко, будто обращается к иностранцу.

Ричард кивает и не двигается с места. Его голова, залитая дневным светом, похожа на разрушенную геологическую породу. Кожа изрыта глубокими бороздами, как камни в пустыне.

– Я больше не могу, – говорит он. – Понимаешь, сначала прием, потом награждение, потом еще один час после награждения, потом следующий.

– Никто не заставляет тебя присутствовать на приеме. Никто не заставляет тебя идти на церемонию награждения. Ты совершенно свободен.

– Да, но часы-то все равно остаются, правда? Сначала один, потом другой, и, когда ты кое-как проживаешь один, тут же, бог ты мой, начинается следующий. Я очень болен.

– Но ведь тебе бывает получше. Разве нет?

– В общем-то, нет. Я тебе признателен за то, что ты все это говоришь, но последнее время я чувствую себя так, точно вокруг меня смыкаются челюсти гигантского цветка. Странноватое сравнение, да? Однако оно передает суть дела. В этом есть какая-то растительная неизбежность. Что-то вроде венериной мухоловки или тропического леса. Что-то такое мясистое, зеленое, сочное, и оно утягивает тебя сама понимаешь куда. В зеленое молчание. Смешно, что даже сейчас мне трудно выговорить слово «смерть».

– Ричард, они здесь?

– Кто? А, голоса? Голоса всегда здесь.

– Я хотела спросить, ты их отчетливо слышишь?

– Нет. Сейчас я слышу тебя. Мне всегда приятно слышать тебя, миссис Д. Ничего, что я тебя так называю?

– Конечно. Только, пожалуйста, слезь. Немедленно.

– Ты ее помнишь? Ту, другую себя? Несмотря на все перемены.

– Да. Я – она и есть. И я тебя очень прошу: слезь с подоконника! Пожалуйста, сделай это ради меня.

– Здесь так хорошо. Я чувствую себя таким свободным. Позвони моей матери. Ты ведь знаешь, как ей одиноко.

– Ричард!

– Расскажи мне что-нибудь!

– Что?

– Ну, что-нибудь о своем дне. О том, чем ты сегодня занималась. Что-нибудь самое обыкновенное. Даже лучше, если это будет что-нибудь абсолютно невыдающееся. Самое будничное, что только бывает.

– Ричард!

– Любая ерунда. Не важно что.

– Ну, сегодня утром до того, как зайти к тебе, я ходила за цветами.

– Серьезно?

– Да. Утро было очень красивое.

– Правда?

– Да. Красивое. Оно было такое… свежее. Я купила цветы, отнесла их домой, поставила в вазу с водой. Вот и все. Конец истории. Теперь слезай.

– Свежее, будто нарочно приготовлено для детишек на пляже?

– Можно и так сказать.

– Как утра нашей юности?

– Да.

– Как то утро, когда ты вышла из старого дома? Тебе было восемнадцать, а мне только-только исполнилось девятнадцать. Мне было девятнадцать, и я был влюблен в Луи и в тебя, и когда ты, сонная, в одной ночной рубашке, открыла стеклянную дверь и вышла на улицу, я подумал, что никогда еще не видел ничего более прекрасного. Странно, да?

– Да, – отвечает Кларисса. – Да. Странно.

– Я проиграл.

– Перестань. Это неправда.

– Правда. Я не ищу утешения. Нет. Мне просто очень грустно. Мне казалось, что цель, которую я перед собой поставил, достижима. Мне хотелось создать что-то живое и потрясающее настолько, чтобы в чьей-то жизни оно могло значить то же, что и вот такое утро. Самое обыкновенное утро. Ты только подумай! Я верил, что это реально! Какая глупость!

– Вовсе не глупость.

– Нет, я все-таки не перенесу приема.

– Пожалуйста, прошу тебя, не думай о приеме. Забудь о приеме. Дай мне руку.

– Ты была так добра ко мне, миссис Дэллоуэй.

– Ричард!

– Я люблю тебя. Это звучит банально, да?