Майкл Каннингем: Часы

Это было бы так же просто, как зарегистрироваться в гостинице. Не сложнее. А как замечательно было бы просто исчезнуть. Как замечательно было бы навсегда перестать волноваться, сражаться, терпеть поражения.

Может быть, этого мгновения за ужином, этого краткого ощущения душевного равновесия и совершенства достаточно? Может быть, не нужно больше ничего хотеть? Она закрывает дверцу шкафчика, которая при соприкосновении с рамой издает четкий металлический щелчок. Она представляет себе баночки и пузырьки, стоящие на полках в полной темноте. Она идет в спальню. Снимает халат.

– Привет, – говорит Дэн ровным, ласковым голосом со своей половины кровати.

– Как тебе день рождения? – спрашивает она.

– Отлично!

Он откидывает одеяло с ее стороны, но она в своей полупрозрачной ночной рубашке застывает в нерешительности. Ей кажется, что она не чувствует своего тела.

– Вот и хорошо, – говорит она. – Я рада, что тебе понравилось.

– Ты ложишься? – спрашивает он.

– Да, – отвечает она, не двигаясь.

Ее сейчас нет, есть только ее сознание, причем сознание не как мозг в черепной коробке, а как чистое восприятие, мироощущение призрака. Да, думает она, примерно так, наверное, и чувствуют себя привидения. Кстати, похожее ощущение приходит во время чтения, когда ты тоже знакомишься с людьми, обстановкой, событиями, никак на них не влияя и выступая в одной-единственной роли: добровольного наблюдателя.

– Так ты ложишься? – немного погодя повторяет Дэн.

– Да, – отвечает она.

Она слышит, что где-то далеко-далеко лает собака.

Кларисса кладет руку на плечо старой женщины, словно готовя ее к новому потрясению. Салли, которая шла впереди, отпирает дверь.

– Ну вот, проходите, пожалуйста, – говорит Кларисса.

– Спасибо, – отзывается Лора.

Войдя в квартиру, Кларисса с облегчением видит, что Джулия убрала еду со стола. Цветы, конечно, остались. Рассованные по вазам с нарочитой небрежностью – Клариссе не нравится чрезмерная упорядоченность, – они похожи сейчас на маленькие ослепительные взрывы. Кларисса любит, чтобы цветы выглядели так, словно их только что охапками принесли с лугов и полей.

Возле вазы с розами, сидя с книгой на коленях, спит Джулия. У нее сейчас удивительно благородный и даже властный вид – плечи опущены, обе ступни на полу, голова благочестиво склонена на грудь, как во время молитвы, Она похожа на богиню, спокойную и милостивую, слетевшую утешить смертных, прошептать им своим нездешним голосом: «Все в порядке, не бойтесь, единственное, что от вас требуется, – это умереть».

– Мы вернулись, – говорит Салли.

Джулия вздрагивает, моргает и встает. Чары рассеиваются. Она снова превращается в девятнадцатилетнюю девушку. Салли проходит в комнату, на ходу стаскивая пиджак, а Кларисса и Лора задерживаются в дверях, и на мгновение кажется, что они, замешкавшись в прихожей, стягивают перчатки, – хотя нет ни прихожей, ни перчаток.

– Джулия, – говорит Кларисса, – это Лора Браун.

Джулия делает шаг вперед и почтительно замирает на приличествующем расстоянии. Откуда в ней эта светскость, недоумевает Кларисса. Она же еще совсем девочка.

– Примите мои соболезнования, – говорит Джулия.

– Спасибо, – отвечает Лора тверже и звонче, чем можно было ожидать.

Лора – высокая, немного сутулая женщина лет восьмидесяти с небольшим. У нее седые, стального оттенка волосы и просвечивающая пергаментная кожа, усеянная пигментными пятнышками размером с булавочную головку. На ней темное платье с цветочным узором и старушечьи туфли на каучуковой подошве.

Кларисса подталкивает ее в комнату. В наступившей тишине кажется, что Кларисса, Салли и даже Лора – нервные, неловкие, мягко говоря, неподходяще одетые – пришли в гости к Джулии, на ее вечеринку.

– Джулия, спасибо тебе, что прибралась, – говорит Салли.

– Я почти до всех дозвонилась, – сообщает Джулия. – Но несколько человек все-таки пришли. Луи Уотерс.

– О господи. Я же оставила ему сообщение.

– И еще две женщины, не помню, как их зовут. И чернокожий мужчина. Джерри… забыла, как дальше.

– Джерри Джармен, – говорит Кларисса. – Было очень тяжко?

– Ну, с Джерри Джарменом более или менее обошлось. А вот Луи, да, Луи расклеился. Мы с ним почти час проговорили. По-моему, к концу он немного пришел в себя.

– Прости, Джулия. Прости, что все это свалилось на тебя.

– Ничего страшного. Пожалуйста, обо мне не беспокойся. Кларисса кивает.