Майкл Каннингем - Часы

Кларисса возвращается с двумя стаканами воды (газированной, со льдом и лимоном), и Луи вдруг вспоминает запах сосен, травы и гниловатой воды Уэлфлита тридцатилетней давности. Сердце подпрыгивает у него в груди. Да, она постарела, но – что толку это отрицать – ее суровое обаяние, ее немного жестокая аристократическая сексапильность все еще при ней. Она по-прежнему элегантна. Ее по-прежнему окружает аура героини прерванного романа, и, глядя на нее, разменявшую шестой десяток, в этой тускловатой, дорого обставленной комнате, Луи вспоминает фотографии юных солдат с мужественными открытыми лицами, безмятежных парней в военной форме, не доживших до двадцати и продолжающих жить олицетворением несбывшихся надежд в фотоальбомах или в рамках на ночных столиках, – красивые, уверенные в себе ребята, не отягощенные размышлениями о собственной роковой судьбе, тогда как живые таскаются на нелюбимую работу, занимаются осточертевшим бытом, перемогают бездарные отпуска. Луи кажется, что Кларисса похожа сейчас на такого солдата. Она как будто смотрит на стареющий мир откуда-то из прошлого; она выглядит сейчас такой же печальной, невинной и непобедимой, как убитые на фотографиях.

Она протягивает Луи стакан с водой.

– Ты отлично выглядишь, – говорит она.

Сквозь лицо Луи-юноши всегда проглядывало лицо Луи-старика: крючковатый нос, блеклые удивленные глаза; топорщащиеся проволочные брови, шея с набухшими венами под широким костистым подбородком. Он мог бы быть фермером, крепким и живучим, как сорняк, потрепанный непогодой; если бы он пахал и сеял, то, наверное, стал бы таким, как сейчас, не через пятьдесят лет, а вдвое быстрее.

– Спасибо.

– Чувствуется, что ты был страшно далеко.

– Так и есть. Приятно вернуться домой.

– Пять лет, – говорит Кларисса, – просто не верится, что за все это время ты ни разу не был в Нью-Йорке.

Луи делает три глотка. На самом деле за эти пять лет он несколько раз приезжал в Нью-Йорк, но не звонил. Не потому, что принципиально не хотел видеться с Клариссой и Ричардом, а потому, что не мог заставить себя позвонить. Так было проще.

– Я подумываю вернуться в Нью-Йорк насовсем, – Говорит Луи. – Все эти педагогические приемчики у меня уже вот где сидят, я слишком стар и слишком злобен. И слишком беден. Хочу устроиться на какую-нибудь нормальную, честную работу.

– Ты серьезно?

– Не знаю. Ты только не волнуйся – учиться на менеджера я не собираюсь.

– А я думала, ты влюбился в Сан-Франциско. Мне казалось, мы тебя уже никогда не увидим.

– Почему-то все думают, что в Сан-Франциско есть что-то особенное. А на самом деле тоска зеленая.

– Луи, Ричард очень изменился за последнее время.

– Он что, совсем плох?

– Ну, просто я хочу, чтобы ты приготовился.

– Ты ведь все время была рядом с ним.

– Да. Была.

Она обыкновенная красивая женщина, думает Луи. Ни больше, ни меньше. Кларисса садится на диван, и после секундного колебания Луи делает пять шагов и усаживается рядом.

– Я, конечно, читал его книгу, – говорит он.

– Правда? Хорошо.

– Странная книга.

– Наверное.

– Он даже не потрудился изменить твое имя.

– Это не я, – говорит Кларисса. – Это выдумка Ричарда, которую он наделил некоторыми моими чертами.

– Чудовищно странная книга.

– Почти все так считают.

– Кажется, что в ней десять тысяч страниц. Вообще ничего не происходит. И вдруг – бац! Она кончает с собой.

– Его мать.

– Я знаю. Но все равно это как-то абсолютно ни с того ни с сего.

– Практически все критики того же мнения. Они так долго ждали, и что? Девятьсот с лишним страниц флирта с внезапной гибелью в конце. Впрочем, многие признают, что написано красиво.

Луи отводит глаза.

– Эти розы красивые, – говорит он.

Кларисса наклоняется вперед и подвигает вазу чуть влево. «Бог ты мой, – думает Луи, – да она превращается просто в бабушку какую-то». Кларисса смеется.

– Вы только поглядите на меня, – говорит она. – Старушка суетится вокруг своих роз.

Вот так всегда: она застает тебя врасплох – оказывается, она понимает гораздо больше, чем тебе кажется. Луи даже приходит в голову, что эти маленькие демонстрации отсутствия заблуждений на свой счет заранее спланированы для того, чтобы Клариссина игра в хозяйку не показалась слишком пресной. Порой кажется, что она читает твои мысли. Она обезоруживает тебя, как бы говоря: да, я знаю, что ты думаешь, и ты прав; я действительно нелепая, я действительно не такая значительная, какой могла бы стать, и мне самой обидно, что так вышло, но, похоже, я уже не в силах ничего изменить. И вот почти против воли на место досады приходит желание как-то ее утешить, помочь ей снова вернуться в образ, сделать так, чтобы ей опять стало комфортно, а ты бы опять получил право испытывать раздражение.