Майкл Каннингем - Часы

Квентин убирает руки, и Вирджиния видит, что птица лежит, плотно подтянув крылья к бокам, небольшим компактным комочком. Вирджиния понимает, что она мертва, что она умерла еще в ладонях у Квентина. Впечатление такое, что она хотела сжаться как можно сильнее. Темнеют черные бусины ее открытых глаз, серые лапки, крупнее, чем можно было предположить, поджаты и подвернуты внутрь. Ванесса подходит и говорит:

– Теперь нужно оставить ее в покое. Мы сделали все, что могли.

Младших детей не приходится просить дважды. Анжелика, задрав голову, начинает кружить у дома в надежде обнаружить гнездо под застрехами. Квентин вытирает руки о свитер и уходит в дом, чтобы вымыть их с мылом. (Видимо, он считает, что птица оставила у него на ладонях некий след смерти. Неужели он верит, что от него можно избавиться с помощью английского мыла и тетиного полотенца?) Джулиан остается стоять в почетном карауле над птичьим трупиком вместе с Вирджинией и Ванессой.

– Анжи так возбудила идея гнезда, – говорит он, – что она даже забыла пропеть свою молитву.

– Получается, что раз мы приехали раньше времени, – говорит Ванесса, – нам сегодня чаю вообще не дадут?

– Дадут, – отвечает Вирджиния. – У меня есть все, что нужно. И помощь Нелли нам совершенно не требуется.

– Ну, тогда… – говорит Ванесса, разворачивается и идет к дому вместе с Джулианом, который берет мать под локоть. Вирджиния еще на мгновение задерживается над мертвой птицей в ореоле из роз. Похоже на шляпку. Нечто вроде недостающего звена между дамской шляпкой и смертью.

Она сама хотела бы лежать вот так. Несомненно хотела бы. Ванесса с Джулианом могут заниматься своими делами, пить чай, путешествовать, а она, Вирджиния, Вирджиния, уменьшившаяся до размеров дрозда, позволила бы себе превратиться из угловатой сложной женщины в украшение на шляпке, в дурацкую неодушевленную вещь.

Кларисса, думает она, на самом деле не невеста смерти. Кларисса – смертный одр, на который эту невесту положат.

Кларисса ставит в вазу букет желтых роз. Потом относит ее в гостиную на журнальный столик, отступает на шаг, сдвигает вазу на несколько сантиметров влево. Она устроит самый лучший прием, на какой только способна. Все это не будет иметь ни малейшего отношения к вечности, будет на сто процентов земным, самым что ни на есть тривиальным, но и совершенным в своем роде. Она проследит, чтобы Ричарда окружали люди, которые его действительно ценят и любят (зачем она позвала Уолтера Харди? Непростительная слабость!); позаботится о том, чтобы он не переутомился. Это ее дань, ее дар. Что еще она может ему предложить?

Гудение домофона застает ее на пути в кухню. Кто бы это мог быть? Привезли заказ, о котором она забыла, или агент из бюро обслуживания решил забросить часть продуктов? Она нажимает на кнопку переговорного устройства.

– Кто там?

– Это я – Луи.

– Луи?

Кларисса отпирает входную дверь. Конечно, это Луи. Никто из ньюйоркцев не позволил бы себе вот так запросто позвонить в дверь, не предупредив сперва о своем визите по телефону. Так никто не делает. Она открывает дверь и выходит в холл с особым, почти головокружительным чувством, таким сильным и не похожим на все остальные, что некоторое время назад она просто окрестила его именем Луи. Это странное чувство включает в себя смесь преданности и вины, приязни и чего-то вроде волнения перед выходом на сцену, а также непоблекшую надежду, что Луи наконец-то принесет новость столь сногсшибательную, что невозможно вообразить не только ее истинный масштаб, но даже ее примерное содержание.

И вот, вынырнув из-за угла, перед ней появляется Луи. Прошло уже – сколько? – да, пять лет, а он все такой же. Все тот же наэлектризованный бобрик седых волос, все та же хищная, слегка разболтанная походка, тот же небрежный стиль в одежде, который почему-то в его случае кажется оправданным. Его юношеский шарм, его тяжеловесная, львиноподобная величавость испарились с поразительной внезапностью почти двадцать лет назад, и возник Луи нынешний: седой, жилистый, полный скрытых, загнанных внутрь эмоций; возник, как маленький неказистый человечек, выпрыгнувший из башни танка, чтобы объявить, что именно он, а не этот неповоротливый монстр, сровнял с землей вашу деревню. Вдруг оказалось, что Луи, прежний объект вожделений, такой и всегда был таким: совершенно безвредный, скромный театральный педагог.

– Вот так, – говорит он.