— Вот сейчас, — сказала Джинни. — Тужься…
И тут же перед глазами возник сказочной красоты водопад, глаз не оторвешь. Алмазная комета описала дугу под потолком и приземлилась где-то в районе моей правой коленки.
Еще не родившийся котенок в материнской утробе находится в наполненном жидкостью пузыре. Когда котенок появляется на свет, пузырь может прорваться.
Воздух наполнило громкое мяуканье. Хотя нет — не мяуканье. Это был громкий рев, похожий на мотор газонокосилки, нет-нет, на детский крик. Ребенок? Должно быть, тот самый ребенок, которого тут все ищут. Хорошо. Они нашли, что хотели, и теперь оставят наконец меня в покое.
Крохотные алые ножки и изящные, филигранные пяточки были обмотаны красно-пурпурным канатом, достаточно толстым, чтобы пришвартовать к берегу паром Стива. Пуповина. Малюсенькие ручки завернулись, как розовые камелии. Личико мудрое, как у гуру, свежее, как заря; глазки с любопытством осматривали комнату из-под копны черных волос. Никогда я не видела, чтобы кто-то был настолько твердо уверен, что попал по адресу. Ребенок. Наш ребенок! Волна нежности хлынула из меня, как цунами, и окутала ребенка.
— Она просто совершенство, — сказала Джинни, положив ее мне на руки. — Как вы ее назовете?
Я совершенно не строила никаких планов насчет девочки. Потаенную мечту о дочке я загнала в такие глубины, что боялась в ней признаться кому бы то ни было, даже самой себе. То, что ребенок — девочка, недвусмысленно говорило о ее намерениях: она не собиралась становиться копией Сэма. Она пристально, как близорукая, смотрела прямо мне в лицо, и была в этом лице такая неповторимая индивидуальность, что у меня не возникло искушения назвать ее Самантой. Даже в качестве второго имени.
— Лидия, — сказала я. — В честь маминой мамы. Я ее никогда не видела. Но говорят, она была сильной женщиной.
— Лидия, малышка, — нежно сказала Джинни. — Иди по жизни легко и не пугайся, если намочит дождем.
Слушая, как она произносит это импровизированное напутствие, я впервые заметила как глаза Джинни полыхнули тихой невысказанной мудростью, как у Клео.
Кошка бесшумно скользит на своих четырех лапах, движения ее текучи, словно молоко. Человек на двух ногах передвигается шумно и неуклюже, спотыкается, топает, руки нелепо болтаются по бокам. Человеку постоянно грозит опасность оступиться и попасть в беду, а кошка ловко приземляется на все четыре. Не потому ли кошки меньше боятся рисковать?
Роб оказался прав. Клео и не думала ревновать к малышке. Без пререканий уступив ей колыбельку, наша кошка явно поняла, что Лидия — это весьма ценное пополнение семейства. Очарованная новым человечком, Клео вполне одобряла и разделяла заинтересованность Лидии в ночном бодрствовании. По сути, Клео решила, что Лидия выдумала кормление через каждые три часа специально, чтобы внести разнообразие в скуку темного времени суток, бедного событиями. Стоило ребенку зашевелиться, будь то в два часа ночи, в полчетвертого, в четверть пятого, тут же с тихим мяуканьем появлялся четвероногий силуэт — как будто кошка не спала, а лишь дремала, стараясь не пропустить развлечение. Клео вспрыгивала на качалку, чтобы приобщиться к теплому, влажному уюту младенца и матери. Иногда она перебиралась на спинку кресла и с громким мурлыканьем смотрела на нас сверху вниз огромными полупрозрачными глазами. Возвышаясь над нами, как маяк, Клео, казалось мне, отбирала у ночи ее мистическую силу и охраняла нас, окутывая нас любовью. Дух Бастет, пролетев сквозь века, буквально лучился из нашей маленькой черной киски.
Я никогда не встречала ребенка, который бы так уверенно и удобно чувствовал себя в этом мире. Обхватив меня за палец миниатюрной ручкой, Лидия, казалось, точно знала, что находится именно там, где ей надлежит быть. В голове не укладывалось, что она никогда не появилась бы на свет, если два с половиной года назад от нас не ушел бы Сэм. Я до сих пор плакала, вспоминая Сэма, и пыталась обнаружить что-то от него в форме ее головки, в глазах. Но Лидия была совершенно независимой и уверенно требовала, чтобы ее воспринимали именно так. Огромная радость не стирала грусти и памяти. Жизнь показала, что они могут существовать одновременно.
Снова подкрадывалась зима. Южные шторма из пролива Кука с ревом неслись на город, превращая струи дождя в ледяные розги. На уличных перекрестках ветром выворачивало и рвало зонты. Старушки хватались за фонарные столбы, чтобы не улететь. Горожане карабкались вверх по холмам к своим жилищам, и не было среди них ни одного с приличной прической. Когда ветер наконец исчерпал свои возможности, холмы насупились и плотно укутались в пелерины из туч. Город окуклился, отгородился от всего. Но дождь все равно продолжался.
Читать дальше