Жорж Сименон - Свидетели

Ламбер, морща лоб, словно студент на лекции, внимательно слушал. Присяжным, как Ломону показалось, было явно не по себе, но они ловили каждое слово защитника.

Сочтя доказанным, что убийство Мариетты — дело рук сумасшедшего или дегенерата, Жув указал на подсудимого и воскликнул:

— И вот сегодня обвиняют человека, который в течение шести лет…

Он попытался далее доказать, что Ламбер был не в состоянии совершить вменяемое ему преступление. Защитник, как и д’Армемье, рассмотрел, но под другим углом зрения, путь, который проделал Ламбер, переходя из бара в бар, и почти все время в одиночестве.

Соседка видела, как он, пошатываясь, переходил улицу.

Девочка, возвращавшаяся из булочной, была от него в нескольких шагах, когда он толкнул дверь, вошел в дом и выронил из рук бутылку красного вина, которая упала и разбилась.

Разве не правдоподобно утверждение обвиняемого, что он свалился затем мертвецки пьяный на первых же ступеньках лестницы?

Можно ли предполагать, что позднее, причем до одиннадцати часов вечера, он настолько протрезвел и собрался с силами, что сумел убить Мариетту и отнести ее тело на железную дорогу?

— И пусть мне, прежде всего, объяснят, для чего ему понадобилось относить ее на рельсы. Для того, чтобы труп не могли опознать? Но ведь зеленое пальто и красное платье его жены известны всему кварталу. Может быть, с целью убедить, что это несчастный случай? Но зачем Мариетта пойдет ночью одна на железную дорогу?

Жув, видимо, обрел уверенность в себе — недаром, отклонив версию убийства из ревности, которая позволила бы говорить о смягчающих обстоятельствах, он с таким же пренебрежением отметал теперь версию о несчастном случае.

Тот самый Жув, который три дня назад советовал своему подзащитному признать себя виновным, шел теперь ва-банк.

Его удачной находкой явилась параллель между смертью Мариетты Ламбер и смертью многих женщин легкого поведения, чьи трупы обнаруживают подчас за какой-нибудь изгородью и тайна гибели которых навсегда остается нераскрытой.

Этот аргумент явно произвел впечатление на присяжных. Отныне мотивов убийства искать больше не приходилось, и Ламбер меньше, чем кто-либо другой, был способен его совершить.

— Господа присяжные, обвинение не представило ни одного вещественного доказательства, в том числе орудия преступления. Что же касается разных гадательных версий…

Ломон не без досады следил, как Жув пользуется доводами, которые он ему косвенно подсказал.

— …то я могу в течение нескольких минут выдвинуть столько же подозрений против, по меньшей мере, полудюжины лиц, и, если бы ваши суждения покоились на таких случайных посылках, никто не был бы застрахован от самых тяжких обвинений. Мы даже видели здесь двух свидетелей, которые…

Конец речи своей сентиментальностью смахивал на душещипательный роман.

— …и я верю, что вы оправдаете этого человека, который в течение ряда лет тщетно силился создать достойный семейный очаг. Как знать, не станут ли завтра некоторые его слова пророческими? Разве не сказал он: «Может быть, у нас когда-нибудь будут дети?»

Жув передергивал. Он цитировал не совсем точно. К тому же, было рискованно напомнить присяжным об Элен Ардуэн, связь Ламбера с которой прокурор д’Армемье вначале хотел использовать как мотив для умышленного убийства, хотя впоследствии от этого от казался.

Наступила мертвая тишина. Лишь в глубине зала у одной женщины вырвалось рыдание.

Во время заключительной части речи Жува Ламбер, вероятно по совету адвоката, опустил голову и закрыл лицо руками, так что можно было подумать, будто он плачет или крайне взволнован.

Ломону не терпелось закончить, и он, вопреки ожиданиям, не объявил перерыв до завтра. Теперь ему казалось, что дело ускользнуло у него из рук и самостоятельно двигается в направлении, которое он задал.

Он, пожалуй, был даже растерян и встревожен тем, что все пошло быстрее и дальше, чем он предполагал.

В подготовленном им резюме он поочередно рассматривал свидетельские показания, стремясь определить доказательственную ценность каждого и вскрыть в нем противоречия. Вопрос о времени ухода и прихода замешанных в деле лиц имел решающее значение, и Ломон досконально его проанализировал.

Он даже перестал пользоваться своими заметками — это оказалось излишним; вместо того, чтобы изложить их последовательно, он лишь почерпнул там самые важные детали.

Главным ему представлялся фактор времени, и Ломон особо подчеркнул разногласия в заключениях профессора Ламуре и доктора Бени.