Жорж Сименон - Свидетели

— Но что я-то могу поделать? Не вызывать же кровельщика в такой час!

Лоранс прекрасно знала, как он озабочен, более того, встревожен делом Ламбера. И не прохудись водосточная труба, жена нашла бы любой другой повод не дать ему спокойно подумать. Ломон так ей и сказал. Иногда он взрывался и выкладывал все, что у него накипело. Он даже пригрозил, что уйдет работать вниз, в кабинет, благо все нужные книги там под рукой. У нее, как и следовало ожидать, сразу же начался приступ. А он от раздражения стал неловок: пузырек выскользнул из рук и разбился.

Что ж, Лоранс отплатила ему. Она умеет выбирать время! Ведь еще в девять вечера Ломон предложил сходить за новой порцией лекарства.

— Нет, нет, не утруждай себя, раз у тебя столько работы. Думаю, сегодня ночью капли не понадобятся.

Зря он тогда послушался ее — он сразу же понял, что зря. Но дождь лил, как из ведра, деревья на улице Сюлли гнулись под шквальным ветром. Чтобы добраться до аптеки Фонтана на улице Сен-Северен, пришлось бы вывести из гаража машину, открыть ворота, потом закрыть, а по возвращении снова открыть и закрыть. Все это, конечно, заняло бы не очень много времени, но, во всяком случае, вполне достаточно, чтобы промокнуть.

Спеша погрузиться в дело Ламбера, Ломон не стал настаивать на своем предложении.

А сейчас он был в пижаме и в халате, хорошо прогрелся.

Придется переодеваться, идти под дождем, будить старину Фонтана — слава богу еще, что они, можно сказать, в приятельских отношениях.

— Я попрошу Леопольдину спуститься к тебе, — сказал Ломон.

Лоранс неподвижно лежала, все так же прижимая руку к левому боку. Ломон вышел из комнаты и, щелкнув выключателем, зажег лампочку на лестнице, ведущей на третий этаж. В коридоре он свет не включал, чтобы не разбудить Анну, горничную, спавшую с открытой настежь дверью. В ноздри ему ударил горький и терпкий запах — специфический запах Анны. Когда Ломон прошел, она, скрипнув пружинами матраца, повернулась на кровати и что-то пробормотала.

Не успел он постучать в дверь, как Леопольдина проснулась и отозвалась:

— Да, да, сейчас иду.

Она тоже привыкла и не задавала больше вопросов. Ломон опять спустился в комнату жены. Лоранс по-прежнему лежала, не шевелясь.

— Я пошел одеваться, — сказал он. — Леопольдина сейчас спустится.

У себя в комнате Ломон с тоской окинул взглядом разложенные бумаги. Когда он выходил, Леопольдина в фиолетовом шерстяном халате безропотно сидела у изголовья постели.

Через минуту он спустился по парадной лестнице в прихожую, снял с вешалки пальто, нахлобучил на голову старую шляпу.

Ломон жил в огромном особняке эпохи Реставрации с просторными комнатами и высокими потолками. На задах, в глубине двора, находились три строения, служившие некогда конюшнями; сейчас одно из них было переделано под гараж, в двух других хранилась старая мебель и всякий ненужный хлам.

До аптеки было метров шестьсот-семьсот, поэтому Ломон решил не выводить машину и вышел через дверцу в створке ворот. На улице он с удивлением обнаружил, что вместо дождя идет снег: мохнатые снежные хлопья бледными штрихами расчерчивали ночную тьму и исчезали, едва коснувшись земли. Даже те снежинки, что опускались на пальто, мгновенно таяли, превращаясь в крупные прозрачные капли.

Улица Сюлли была пуста: нигде ни души. Все дома на ней были построены в ту же эпоху и выглядели столь же импозантно, что его особняк. Свет горел только у Морселей — рядом с их подъездом стояли три автомобиля. Сегодня понедельник, вернее, уже вторник: полночь давно пробило. По понедельникам Морсели устраивают для друзей бридж, и раньше он вместе с Лоранс частенько бывал на этих вечерах. Неужели действительно было такое время?

Засунув руки в карманы, Ломон торопливо шагал по улице, досадуя, что оставил дома трубку, и опять ему на ум пришел Дьедонне Ламбер, ожидающий суда в тюремной камере.

Ломон свернул налево и оказался напротив церкви Сен-Северен — здесь начинался центр города и сюда сходилась сеть узких улочек торгового квартала. Мимо прошла парочка, но он не обратил на нее внимания.

Витрина аптеки Фонтана была выкрашена темно-зеленым — этот цвет обычно называют бутылочным, хотя Ломону ни разу не доводилось видеть бутылок такого оттенка. Окна были забраны ставнями, дверь, заперта, но Ломон знал, что справа от входа есть белая кнопка, а под ней табличка «Ночной звонок».

Нажав на кнопку, он хрипло закашлялся; на пустой улице кашель прозвучал так громко, что ему стало даже неловко. Низкие дома здесь жались друг к другу, и почти за каждым окном спали люди.