Никита Высоцкий - Высоцкий. Спасибо, что живой.

— На Ташкент, ближайший рейс, один.

Не глядя на нее, кассирша отрезала:

— Нет билетов.

— Я из Театра на Таганке, мне необходимо, я везу лекарство Высоцкому.

— Я-то тут при чем? Это воинская касса, — не поднимая глаз, ответила кассир.

Татьяна просунула в окошко паспорт с сотенной бумажкой.

— Вот, можно без сдачи. Возьмите.

Кассир посмотрела на паспорт со вкладышем, подняла длинные ресницы и холодно произнесла:

— Отойдите, не мешайте работать.

Таня поняла, что уперлась в бетонную стену. Все ее тело непроизвольно затряслось. Задыхаясь, она медленно опустилась на пол.

— Девушка! Что вы тут устраиваете? — высунулась из окошка кассир.

Татьяна поднялась и почти залезла головой в кассу, по лицу ее потекли слезы.

— Вы понимаете, что я говорю? Человек без лекарства, он умереть может! Как это — билетов нет?

Должна быть бронь на такие случаи! Пожалуйста, помогите!

Кассир с любопытством посмотрела на Татьяну.

— На Ташкент? Борт будет сейчас грузовой. Можно попробовать договориться. Согласятся — я тебя оформлю. Давай вместе сходим.

Она закрыла окошко, вывесила табличку «Перерыв 10 минут» и вышла к Татьяне.

— Нам в комендатуру. Сюда.

Вытирая слезы, Таня последовала за кассиршей. Они прошли по коридору, и кассирша толкнула дверь с надписью «Военная комендатура».

В небольшой комнате сидело несколько солдат, а чуть поодаль — майор с опухшим, красным лицом. Кассирша окликнула его:

— Майор, а подь-ка сюда.

— Не возьму, — офицер даже не посмотрел в ее сторону.

— Сюда иди, я сказала.

Майор неохотно встал.

— Очень нужно. Девушка — с «Таганки», — зашептала кассирша.

— Ты что, не знаешь, что у меня за груз?! — взорвался он.

Татьяна поняла, что это ее единственный шанс.

— Да это ничего, я могу посидеть на ящиках, — вытирая слезы, произнесла она. — Вы поймите, я везу лекарство для Высоцкого. Без него он может умереть...

Майор недоверчиво оглядел Татьяну с ног до головы.

— Ну уж прямо для Высоцкого...

— Вы мне не верите? Вот мои документы.

— Возьми, майор, — подмигнув, поддержала кассирша.

— Ладно. Сто рублей.

Татьяна вытащила из паспорта сторублевую бумажку.

— Да не здесь... Давай документы. Я оформлю тебя в сопроводительных. Если кто будет спрашивать, скажешь, что родственница Худякова... Сопровождаешь груз. Запомнила?

— Запомнила! А Худяков — это вы?

Майор удивленно посмотрел на Татьяну.

— Худяков — это груз.

* * *

В кабине пилотов было очень тесно, и Татьяна попросилась лететь в грузовом отсеке. Собственно, весь самолет, кроме кабины, и был огромным грузовым отсеком. В нем не имелось ни сидений, ни иллюминаторов и светила только одна лампочка над входом в кабину. Татьяне выдали воняющий бензином грязный ватник.

Когда самолет разгонялся по полосе, ее чуть не снесло с ящика, на котором она сидела. Она вцепилась в ремни, которыми ящик был закреплен почти в центре самолетного брюха. Ногами уперлась в такой же зеленый ящик, закрепленный рядом. Сразу же заложило уши и стало холодно. Стуча зубами, Татьяна завернулась в спасительный ватник. Одной рукой она прижимала к себе сумку.

Из темноты, шатаясь, явился знакомый майор в приличном под питии и со стаканом в руках. Пред-дожил выпить, чтоб согреться. Татьяна отказалась. Перекрикивая шум моторов, майор заговорил с ней:

— Вильченко знаете?

— Кого? — не расслышала Татьяна.

— Вильченко!

— А кто это?

— Ну там, один... Он в Москве всех знает. То есть артистов там, хоккеистов... Такой мордатый, рыжий, даже не рыжий, а вообще... Золотой.

— Ну, может быть... Я просто не всех помню, я недавно в театре работаю.

— Не-ет, он не в театре. Он там два года в академии учился, жил. Ну, с детьми, с женой. Как же его — Вильченко... Вильченко... О! Герман! Герман Вильченко!!!

— Нет, вряд ли...

Майор, не обращая внимания на Таню, продолжал кричать, глядя куда-то в пустоту.

— Он говорил, короче, что эта... худая такая, из балета... заболела чем-то, как ее... ну — лебедь!

— Нет-нет, с ней все в порядке. Плисецкая.

— Во, да! Плисецкая! А говоришь — не всех знаешь. Чего с ней?

Татьяне тоже приходилось перекрикивать шум двигателей.

— Она... танцует. Она лучше всех. То есть, может, что-то и было, но давно. А сейчас все в порядке.

Майор мечтательно улыбнулся пустоте.

— Во-о... В Москве... Вы все, конечно, здорово... Все про всех знаете. А у нас — ни хрена! Только «Красная звезда». Да я и не читаю вообще. А Высоцкого я знаю. Он, когда я в Полтаве служил, приезжал туда. Я его, знаешь, люблю... Сердцем. Ну, то есть очень уважаю! Везет тебе, конечно. Как тебя зовут?