Никита Высоцкий - Высоцкий. Спасибо, что живой.

28 июля 1980 года

Квартира была похожа на вагон метро в час пик. Люди теснились у столов, протискивались курить на балкон. Все раскрасневшиеся, возбужденные. Высокий мальчишка уступил место женщине средних лет с тарелкой и фужером. Та обняла его, расцеловала и всхлипнула. Парень сделал тоскливое лицо, позволяя себя целовать, и, слегка задев Михалыча, вышел на балкон. Там достал сигарету и закурил как взрослый.

— Ну что? Давайте нальем, у кого не налито... — развязно заговорил армянского вида пожилой мужчина. Все задвигались, выполняя его команду.

— Вот ведь что мы не говорим, друг другу... вот ведь что важно! — продолжил армянин.—Любой из нас, я например, может подсчитать, кто пойдет за гробом. Ну, скажем, за моим...

—Тьфу на тебя! Что ты такое говоришь! — зашипела женщина с тарелкой.

—А вот не надо бояться! Ну, кто, кроме жены? Сыновья, их жены, внуки, скажем короче — семья. Семья, друзья, сослуживцы, ну человек сто, ну двести. А он не мог сказать, он не знал того, что мы сегодня увидели,—вот и вся разница.

— Все он знал! — вдруг вырвалось у Михалыча.

Все обернулись, но армянин закончил:

— Да даже если знал, какая разница? Нет его — не спросишь. Но вот я точно не думал, то есть думал, но такого... Земля ему пухом!

Все, не чокаясь, выпили, закусили и снова загудели.

Была та стадия поминок, когда это уже просто пьянка. Люди, устав плакать, устав от горя, которое нельзя вместить и принять, общаются, как больные под анестезией, не чувствуя боли, испытывая пусть короткое, но облегчение.

Слова о смерти, о вечном уже не касаются реальности — это просто пьяное философствование. Мужчины приобнимают малознакомых женщин, говорят о работе, о деньгах, о том, что давно не виделись и встречаются только на похоронах: «А кстати нальем!», «Я хочу сказать!»...

Михалыч пошел внутрь квартиры. Везде толпились и гудели. Он протиснулся на кухню, выглянул в распахнутое окно. Напротив—какое-то разрушенное огромное мрачное здание, похожее на руины Брестской крепости. Михалыч отвернулся и столкнулся с тихой женщиной, которая тоже смотрела на здание напротив.

«Его мама... как же ее зовут?» — он стал вспоминать сведения, с которыми работал чуть больше года назад. НИИХИММАШ — странное слово. Это институт, где она работала, почему-то подсказывала память вместо имени.

— Ваш сын... он прекрасный человек! — вырвалось у Михалыча.

—Да. Вот так...—кивнула женщина из НИИХИММАШа. Она продолжала смотреть в окно.—Он очень не любил его. — Она указала на красные развалины. — Сюда во время войны упала бомба, и не стали восстанавливать. Это же костел. Сейчас там — бог знает... — склад? Там сварка по ночам мигает... Он не любил.

«Нина!» — вспыхнуло в мозгу Михалыча.

— Нина! — окликнул женщину пожилой важный мужчина с рядами орденских планок на пиджаке. — Иди к гостям. Это же неприлично. И не реви при людях. — Он всхлипнул. — А то я тоже сейчас буду.

— Да, да, Сеня. Да, да. А вы закусывайте. — Она обращалась снова к Михалычу. — Здесь—то же, что и там, — она указала на длинный кухонный стол, заставленный посудой и закуской, отвернулась и послушно пошла за мужчиной.

«Мать — Нина. А Семен — отец... Ну конечно! Он же был Семеныч. Родители. Как же им повезло, такой сын. Что я несу?! — спохватился Михалыч. — Повезло... Похоронили они его сегодня... Все равно повезло, повезло, повезло... как им всем здесь повезло. Да и мне...»

Михалыч вышел из кухни и заглянул в комнату-кабинет.

Люди в пиджаках и черных рубашках. И все перекрикивают друг друга:

— Да он бы выгнал нас всех отсюда! Это же дом! Надо было в «Арагви» или в ВТО...

— Он бы сказал: «Ребята! Хорош ныть, вы! Пейте, и все! Чего вы устроили вообще!»

— Сказал бы, не сказал бы — все теперь. Я хочу взять отсюда что-нибудь. Может, книгу... или вот.

—Да он с ним работал! Положи на место! Это как гусиное перо у Пушкина. Ничего не трогай вообще. Это кабинет. Это святое место.

Михалыч узнал говорящего и поспешил выйти из кабинета, чтобы тот его не узнал. В коридоре он столкнулся с двумя мужчинами его возраста.

— А ты кто?

Михалыч почувствовал угрозу.

— Я ухожу уже...

— А это не ответ.

— Позвольте познакомиться документально. — Это говорил седой очень крепкий мужчина. Он слегка толкнул в грудь Михалыча и припер его к стенке.

«Зря я влез в тост армянина», — понял Михалыч.

Второй, еще крепче, очень коротко стриженный, был спокойный, но угроза от него исходила еще большая.