Два раза в неделю после парикмахерской, куда поэт ходил бриться, они вместе с Лидией Николаевной шли в книжный магазин, где их уже ждали. Денег на дорогие покупки не было, но девочки-продавщицы все равно откладывали для Дяди Бобы тоненькие поэтические сборнички и открытки. Дома у Пильника этих сборников стихов были тысячи, а открыток – десятки тысяч. И не только поэты Серебряного века были у них в библиотеке, а и вся мировая литература великолепно представлена.
Дорогостоящих раритетов, вроде инкунабул или эльзевиров, в огромной пильниковской библиотеке не было. Не имел он к ним интереса. Однажды как-то про такие уники зашел разговор, не помню, кем поднятый, и Борис Ефремович поделился с присутствовавшими своими воспоминаниями о событиях, участником которых был сам.
В послереволюционные 20-е годы по распоряжению молодого советского правительства в губернские города свозилось из уцелевших помещичьих усадеб все что-либо, на первый взгляд, стоящее. Книги относились к буржуйским затеям, и их везли возами, целыми библиотеками – пускай начальство само разбирается. Разбирать груды скопившихся книг поручили состоявшему на службе у большевиков (жить-то надо, отказ от сотрудничества с новой властью мог обернуться расстрелом) Андрею Павловичу Мельникову, сыну великого писателя-нижегородца.
Андрей Павлович владел многими языками: французским, немецким, греческим, древнееврейским; знал латынь и санскрит. К тому времени, о котором идет речь, Мельникову уже исполнилось семьдесят лет. Справиться с работой, которую на него возложили, старик один, разумеется, не смог бы, и ему в помощь прислали молодых здоровых парней, одним из них был Борис Пильник. Помощники должны были отбирать из груды книг прилично сохранившиеся тома в цельнокожаных переплетах и представлять их на суд старому архивариусу, который и решал дальнейшую судьбу книги. Инкунабулы отправляли в Москву, а оттуда за рубеж страны. Говорили, что из-за границы за одну уникальную книгу к нам в страну поступает вагон зерна.
В 1973 году Пильнику исполнилось 70 лет. В те дни у себя дома он показал мне удивительное письмо-поздравление, пришедшее ему из Москвы от пожилой дамы. Я не могу его воспроизвести дословно, но пусть простят мне мои читатели, попробую воспроизвести его с точностью до смысла.
«Уважаемый товарищ Борис Пильняк! Я очень рада, что Вы живы, что Вас не расстреляли в 1937 году, как написано в “Литературной энциклопедии”. Вы любимый писатель моей молодости. Надеюсь, что будет к юбилею переиздано Ваше собрание сочинений в 7-ми томах. Буду очень рада. Посылаю Вам журнал “Новый мир” № 5 за 1926 год [1] Тираж журнала с «Повестью непогашенной луны» Б. Пильняка был изъят и уничтожен. Сохранилось ограниченное число экземпляров, разошедшихся по частным подписчикам только в Москве. Весь тираж этого номера был перепечатан и разослан по стране с другим романом другого автора.
с “Повестью непогашенной луны”. Вряд ли у Вас сохранился этот журнал после репрессий. Буду рада, если этот роман войдет в новое собрание сочинений…» и т. д.
Я спросил Бориса Ефремовича, был ли он знаком с Борисом Пильняком, который когда-то учился и жил в Нижнем, любил наш город, описывал его в своих романах, с этим великим стилистом, которого можно равнять с Алексеем Ремизовым или Андреем Платоновым. Борис Ефремович ответил без всякой иронии, и если не с ненавистью, то очень жестко: «Ненавижу его! Меня дважды выселяли из московских гостиниц, в которых накануне пьянствовал и дебоширил Пильняк. А один раз утром какие-то девицы привели в номер милицию и указали, что я тот писатель, который оскорблял их вечером. Пильняк мне жизнь почти что поломал».
Однажды на университетском диспуте на тему о подлости и совести, который организовал и проводил Пильник, я в запальчивости спросил:
– А что, Борис Ефремович, вы не совершали в жизни проступка, за который вас мучила бы совесть до сих пор?
– Нет, – спокойно ответил он.
Прошло около часа, диспут подходил к концу, и вдруг наш учитель обратился ко мне в зал:
– И наверное, я все же немного слукавил: мучит меня совесть. Воспитал я двух негодников, – он назвал фамилии, мы этих людей знали, – учил любить литературу, хорошие стихи, а они полюбили книги. Сначала у меня всех символистов из дома украли, а теперь из Ленинской библиотеки футуристов крадут. Они стали книжниками. Для меня это слово ругательное.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу