Наталия Слюсарева - Мой отец генерал (сборник)

Это она повела меня на мою первую пасхальную ночную службу в высокий храм с темной старинной иконой «Знамение» в Переяславской слободе. И, указав на стайку женщин, разместившихся на полу, в длинных юбках, по виду то ли цыганок, то ли выходцев из Индии, объявила, что это и есть «оглашенные». В смысле, что ничего не понимают. Я думаю, что у нее это как-то ассоциировалось с понятием «оглушили» и что она полагала: это им Господь и говорит: «оглашеннии, изыдите», чтобы те вышли и не мешали вести службу дальше. Помню, что пасхальная ночь показалась мне очень долгой. Мы вернулись домой под утро уставшие, но довольные. Пили чай и ели заслуженный кулич.

Ее религиозность, проклюнувшаяся в застойные времена, обескураживала своей безысходностью. Любимой темой подруги стало прохождение мытарств.

– А знаете... – сидя на кухне за кофе, вдруг как бы ни с того ни с сего начинала она, – что ждет на том свете молочниц, которые разбавляют молоко водой? – И немного переждав, потянув паузу, продолжала: – Заставят грешниц на льдине лизать языком лед.

Добавляя сливки в кофе, признаюсь, мы воспринимали эту информацию легкомысленно. Все-таки маловероятно, что в ближайшем будущем мы станем проводить время на ферме, да и разбавлять молоко водой мы с сестрой, честно говоря, не собирались. Пребывание в грешном мире становилось для подруги тягостным. Вскоре все московские грешники стали лютыми Ниночкиными врагами. В конце концов она так напугала себя, что окончательно перестала общаться с миром, а значит, и с нами. Она больше не приходила ни в гости, ни на Новый год, ни на дни рождения.

Когда в конце восьмидесятых из Германии в Москву должна была приехать на короткую побывку моя заветная подруга, в свое время отбывшая с семьей в эмиграцию, я решила все-таки позвонить Ниночке, в надежде, что она захочет с нами повидаться. Пока шли гудки, я репетировала текст – как бы уговорить одноклассницу согласиться на общую встречу? Трубку взял сын Вовка и сказал, что мама умерла два года назад.

– Болезнь?

– Да, ну и вообще ей здесь больше стало неинтересно.

– Да, кончено, – согласилась я и, притихшая, положила трубку.

А бывало, она первая звонила нам, с тем чтобы вытащить в парк, в кино, да и просто погулять:

– Как это вы сидите в такой день дома? Кстати, что там в вашем «Перекопе»? Ладно, встречаемся у метро. Звоним Мишке, а потом гуляем по проспекту.

Кинотеатров небольших и просто маленьких в Мещанском районе три или четыре. Самый маленький – пересечь Сухаревскую площадь – кинотеатр документального кино «Хроника». Напротив него, побольше и посолиднее, – кинотеатр «Уран». Самый близкий к дому – кинотеатр «Перекоп». Переехавший с Чистых прудов на Садовое – кинотеатр «Форум».

В кинотеатре «Хроника» я впервые смотрела ленту «В дебрях Амазонки» – о настоящих джунглях: о девственных лесах, многоцветных попугаях, голых дикарях и клацающих челюстями и бьющих хвостами злющих крокодилах. До «Хроники» в Москве было два крокодила. Один – сонный в зоопарке. Другой, более энергичный, проглотивший солнце, на страницах книжки Чуковского. Каждый новый увиденный фильм для меня по впечатлению был сильнее предыдущего. Когда в кинотеатре «Уран» я посмотрела «Фанфан-Тюльпан», тотчас приняла присягу на верность вертлявому галльскому скомороху в исполнении Жерара Филипа, чью эстафетную палочку с большим успехом подхватил позднее Жан-Поль Бельмондо.

В двухзальном кинотеатре «Иллюзион» на Котельнической набережной крутили совсем древние фильмы – с Максом Линдером, никогда не улыбающимся Бастером Китоном и, конечно, с Чарли Чаплиным. Любимым фильмом из очень старых был фильм «Леди Гамильтон».

Толпа, с которой, поочередно зажатая, вплываю в кинозал, – единственный вид толпы, который я приемлю, более того, к который стремлюсь. Я не беспокоюсь из-за временной нехватки прозрачного живительного воздуха, оттянутого шарфа, оттоптанных ног. Отдавшись потоку, я вообще ни о чем не думаю. Про себя знаю главное: меня ждет встреча с ним – долгожданным, единственным. Кавалер Кино, хотя и позволял себе иногда запаздывать, всегда являлся на свидание. Кино – лучше итальянское, знаменитого режиссера, лучше не виденное, самое лучшее – с Марчелло Мастроянни. Что ж, сознаюсь, дома храню фотографию, вырезанную из «Советского экрана», единственного иллюстрированного журнала по киноискусству, последние страницы которого неизменно предназначались для зарубежного кино.