Наталия Слюсарева - Мой отец генерал (сборник)

После первого же просмотра дилемма: дождавшись, когда все ушли из квартиры, я вывалила из плоского кухонного ящичка, где лежали столовые приборы, исключительно ножи и стала проверять их пальцем на предмет заточки. Острых столовых ножей я не обнаружила. Пришлось иметь дело с теми, которые оказались под рукой. Стянув с верхней полки гардероба шляпу отца, фетровую, к сожалению, с короткими полями, я стала усиленно гнуть и мять ее, стараясь придать ей, неказистой, форму истинных головных уборов. Затем, пройдя в наш длинный коридор, чем-то напоминающий смотровой зал кинотеатра «Перекоп», уже в шляпе, то есть войдя в роль, я выбрала себе нож, взяла его в руку точно тем же манером, каким его брал Бритт – лезвием к ладони, – и с расстояния, лихим броском от себя, швырнула прямо во входную дверь. Нож тупо стукнулся о дверь и упал на пол. Но упорства и упрямства мне не занимать. И если бы в фильме ковбои, перелетая на лошадях с крыши на крышу, одновременно доказывали теорему равнобедренного треугольника, я бы научилась делать то же самое.

Через две недели наша коридорная дверь на выход жестоко заболела оспой.

– Что это такое с нашей дверью? – как-то, приостановившись в коридоре, задумчиво спросила мама. – Откуда эти отметины?

– Это Наташка кидается ножами, – выдала меня моя сестра из детской.

Примет весны становилось все больше. А моя страсть, имея выход только в одном-единственном упражнении, все никак не хотела проходить. Я метала и метала ножи. Но теперь («терпение и труд все перетрут», как правильно записывали мы за учительницей на уроке русского языка) практически все ножи попадали в цель – вонзались в упругое дерево. Не потому, что они стали острее. А потому, что я научилась. Что ни бросок – попадание. Нож торчал в двери, пока я не подходила и с истинно ковбойской безмятежностью вынимала его, с тем чтобы засунуть в воображаемое голенище. Я швыряла ножи, даже не дожидаясь, когда домочадцы покинут опасный полигон. Иногда под свист столового прибора, пригнув голову, мелкими солдатскими перебежками пробегала по коридору сестра.

Но не только у меня одной в ту весну блестели глаза и горели щеки. Одна из наших подруг, самая слезливая и влюбчивая, обливалась слезами по фильму «Мой младший брат» и актеру Александру Збруеву, снявшемуся в главной роли. Как-то в очередной раз, прогуливая урок и обретаясь вместе со мной в нашем подъезде около батареи, сморкаясь в папин клетчатый носовой платок, она пускала слюни по тому, какой он... и как она его любит.

– Людка, замолчи, – оборвала я ее сурово, понимая всю безнадежность ее положения, – идем лучше к нам. У нас есть коридор, займемся делом.

Дома я вырядилась во все мужское, использовав одежду отца, натянула на брови пониже откуда-то взявшуюся кепку, наверное забытую слесарем, поставила Людку в конце коридора, который отныне стал сценой по крайней мере Малого театра, и произнесла первую реплику главного героя из кинофильма «Мой младший брат», снятого по прозе Василия Аксенова. Текст я помнила практически наизусть, так как и этот фильм смотрела неоднократно. Когда я произнесла первую реплику, абсолютно точно подражая голосу Збруева, с подружкой тотчас случилась новая истерика. Репетиции были прерваны, и Людку пришлось волочь из коридора на кухню, чтобы отпаивать чаем. Но с тех пор все фильмы и спектакли, которые нашли резонанс в сердцах одноклассниц, были переиграны в нашем коридоре.

Мои роли были исключительно мужскими, да я никогда и не хотела женских ролей. Что в них – одно мяуканье да слезы, то ли дело посыл датского принца голосом Смоктуновского: «А эта маленькая вещица нарочно приспособлена для игры, у нее чудный тон...Что ж вы думаете, со мной это легче, чем с флейтой? Объявите меня каким угодно инструментом, вы можете расстроить меня, но играть на мне нельзя». В очередь за Гамлетом шел матрос Алексей из «Оптимистической трагедии».

Все были довольны. Девчонки, сестра и подруги, – что я не отбирала у них женских ролей; я – совершенствуя свои звукоподражательные возможности... и, конечно, коридор. Чем он был до постановок – порожним пеналом. А тут его наполнили звуками, голосами, шумом передвигаемых декораций. Комнаты с мебелью, задекорированные, были обречены только на один акт. А в свободном пустом пространстве коридора любой мир мог быть воссоздан заново.

Так продолжалось сезона два. Пока в Москве я не нашла свой театр и своего актера. И, оставив осиротевший, простивший мне изуродованную дверь коридор, стала ездить в театральные кассы, стоять в очередях, заранее покупать билеты в театр, настоящий, с программкой, гаснущим светом перед началом представления, буфетом в подвале или на втором этаже и третьим звонком.