Наталия Слюсарева - Мой отец генерал (сборник)

Страсти вокруг золота, вокруг самородков были не нашими, не советскими, но ведь золото можно было, используя тот же отбойный молоток, добывать и сдавать на пользу стране. Здесь было о чем поразмышлять, к тому же комаров на севере нет, а собаки с голубыми глазами и круглыми хвостами, верные друзья, у нарт вьются. Заманчиво. Как-то после уроков дома смотрела я на себя пристально в зеркало, что-то в себе изучала, что-то улучшала, ровняя портновскими ножницами челку, и вдруг меня осенило: а чего это я поеду по морозу за Полярный круг, лучше я туда мужа своего пошлю, будущего, разумеется. Тут я его разом и представила, в крепком суровом свитере а-ля Хемингуэй, и сразу у меня вся картинка выстроилась. И все встало на свои места. Муж, в парке, в свитере, на упряжках с веселыми лайками, летит по твердому насту, с проводником, местным каюром, а я ему письма пишу, тем более что мне нравится письма писать.

«Милый, дорогой, как ты там один, без меня, в морозные ночи, под холодными звездами, на снегу? Хватает ли вам провизии? Что вожак, не отморозил ли лапы? Пиши обо всем. Я заканчиваю тебе свитер вязать на смену...» Стоп, свитер здесь надо зачеркнуть. Вряд ли я его одолею с моим-то терпением. Лучше шарф предложить. Да... «Вот я довязываю для тебя, мой дорогой, шарф. У нас все хорошо. Комаров нет. Пиши же, не забывай». Можно еще что-нибудь засохшее в конверт вложить, цветок какой-нибудь летний, незабудку, например...

И так он у меня с тех пор все едет и едет по снегу на нартах, а я ему все письма пишу.

В конце шестого класса я обнаружила у себя дар: запоминать тембр и интонацию, с какой говорит любой актер, будь то мужчина или женщина, и воспроизводить их. Дар подражательный. В том же классе он оказался и востребованным. Тогда же из-за отсутствия слуха, сюда можно добавить – и голоса, меня попросили из детской группы районного хора, где я пела вторым голосом. А ведь вначале взяли. Значит, все-таки какие-то зачатки голоса и слуха у меня были. Я обиделась на хор, который не допустил меня в актовом зале на концерте в честь чего-то петь «Куст ракиты над рекой». Что есть такое растение ракита, я и не подозревала, и на репетиции так и пела два слова вместе: «та, та, та, та, та... край родной, навек любимый... та, та, та, та, та, та, та кустракиты над рекой», в моем сознании это как-то сложилось в «кустраки» и потом почему-то «ты». Нестрашно, я в любом случае знала, что над рекой разместилось что-то полезное, хорошее, наше пионерское.

– Ну и ладно, – ухнула я про себя своим вторым голосом. – Обойдусь без спевок.

В общем, я прилично рассердилась на хор за то, что мне не дали распеться. В эту вынужденную паузу мое внимание переключилось на кинематограф, вернее, на один кинотеатр, с узким, не самым удобным для просмотров залом, но зато ближе всего к нашему дому: кинотеатр «Перекоп» в Грохольском переулке. К началу весны, когда в природе все оживает, на фасад «Перекопа» повесили афишу, информирующую всех проходящих мимо о том, что с ближайшего понедельника в кинотеатре начинается демонстрация двухсерийного американского фильма «Великолепная семерка».

Нашему шестому классу «Д» хватило двух первых сеансов, чтобы распознать на вкус, что это необыкновенный фильм, в котором на первые ряды зрителей по диагонали экрана, ноги в стремена, кольты за поясом, в фетровых шляпах, под энергичного Бернстайна, мчится семерка ковбоев выручать неуклюжих крестьян. И уже к среде, третьему учебному дню недели, в классах за партами не было ни одного из тех учеников, кто хотя бы один раз посмотрел «Великолепную семерку». Все они сидели в узком зале кинотеатра «Перекоп», проходя на сеанс через главные передние двери с билетом, если удавалось его купить в кассе или с рук, и – без билета через задние.

Каждый истинный кинозритель стремился довести цифру просмотра зарубежной ленты до астрономической. Лично я видела «Великолепную семерку» раз четырнадцать, но это была такая малость по сравнению с тем, что я слышала от других. Директор по очереди с завучем в девять часов утра отправлялись к кинотеатру «Перекоп» выуживать своих учащихся.

– Черкасов, Фадеев, – окликали они, как по списку, перед началом сеанса, – выйти из зала.

Девочек, правда, не выкликали. Но какая же я – девочка! Я – Крис, Вин и Бритт. Переводя взгляд с одного экранного пастуха на другого, я выбирала свою звезду. Лысый Юл Бриннер был чрезвычайно хорош, но он нравился всем. Идти за толпой я не могла. Обаятельный Вин, он же Стив МакКуин, с прищуром и улыбкой, но – блондин. Ковбой не мог быть блондином. Стив, извини. Я остановила свой выбор на долговязом Бритте, в исполнении Джеймса Коберна. И начала заниматься тем же, чем и он, то есть метать ножи. На весну и лето, на весь пастуший сезон, ножей в доме должно было хватить.