Боб ден Ойл: Крабы в консервной банке

— Менеер Яхек, — говорит он, — это случай исключительный, и я должен в него глубоко вникнуть. Полагаю, что во избежание всяких осложнений в третьем отделе вам лучше сейчас посидеть дома и подождать. В течение двух-трех дней я свяжусь с вами. Вы не возражаете? Скажите мне только одно: как вы в принципе относитесь к работе на весьма значительном посту — в одном из наших заграничных филиалов?

Яхек радостно хватается за возможность пойти домой. Это единственное, чего он сейчас хочет, — сидеть дома, спокойно размышлять и уж во всяком случае, не возвращаться в третий отдел. Он с благодарностью произносит: «Положительно» — и испускает облегченный вздох, при этом на его лице появляется какое-то дикое и необузданное выражение. «Великолепно, — думает Фоогт, — он попался на удочку. Ну, теперь держитесь, негры».

— Значит, решено, — говорит он и протягивает Яхеку руку. Но тот не видит ее, он уже шагает к двери, одержимый одним желанием — запереться у себя в комнате.

Фоогт роняет протянутую руку и смотрит вслед Яхеку. Его охватывает сомнение — парень явно «с приветом». Потом он пожимает плечами: людей, годных для работы в третьем отделе, хоть пруд пруди, а вот надсмотрщики для Африки — большая редкость, и чем более он «чокнутый», тем лучше. Он заглядывает в свой календарь и, убедившись, что ничего серьезного на сегодня не намечено, решает тут же покончить с делом Яхека. Он снова наклоняется над селектором и спрашивает, у себя ли менеер Таке.

— И заодно, — говорит он, — узнайте, где мы недавно начали консервировать крабов, в Анголе или в Мозамбике.

— Это я по чистой случайности знаю, — говорит секретарша, — в Иньямбане, в Мозамбике. А вот насчет менеера Таке я должна выяснить.

Менееру Таке за семьдесят, он единственный ныне здравствующий из зачинателей дела. Склероз у него прогрессирует в бешеном темпе, и когда надо принять какое-нибудь важное решение, его заботливо держат в стороне. Но когда он сам время от времени выдвигает и какую-нибудь идею, к нему все же прислушиваются: ведь он — держатель, весьма значительного пакета акций. Через десять минут раздается звонок секретарши — менеер Таке обнаружен, он стоит у окна на четырнадцатом этаже — это его любимое местечко. Фоогт собирает несколько отчетов — он взял за правило никогда не показываться вне стен своего кабинета без документов в руке, они придают более деловой вид.

На четырнадцатом этаже он действительно встречает старикана. После краткого вступления Фоогт излагает ему суть дела, описывает — слегка сгустив краски — качества Яхека и свои планы, касающиеся этого человека.

— Но, — говорит Фоогт, — вы же знаете Бастенакена, он не любит выходить за рамки общепринятого, он ведь такой формалист. Вот я подумал, что вы, с вашим светлым умом, с вашей способностью вопреки всем условностям принять единственно правильное решение, могли бы меня поддержать…

Господин Таке сначала ничего не понимает. Фоогту приходится повторить еще раз, но когда до старикана, наконец, доходит, он ублаготворено кивает. Нужный человек на нужном месте — таков всегда был его девиз, с его-то помощью он и придал размах делу. Правда, он впервые слышит о существовании завода в Иньямбане, а Бастенакена все время путает со своим шофером, фамилия которого Вастенхауд.

Он рвется к Бастенакену, Фоогту приходится его удерживать, неизвестно, кто там сейчас у Бастенакена. Но секретарша последнего сообщает, что ее шеф один у себя в кабинете и может их принять. Они спускаются в лифте на тринадцатый этаж и входят в чрезвычайно скудно обставленный кабинет Бастенакена. У него есть теория, что хорошо работается только среди голых стен, и он никогда не упускает случая ехидно упомянуть об этом, входя в роскошные кабинеты своих коллег-директоров. Таке и Фоогт садятся на жесткие стулья и рассказывают о цели своего визита.

Бастенакен считает Фоогта абсолютным ничтожеством, хоть он и умеет прикинуться расторопным и обладает способностью, принимая какое-нибудь решение, обезопасить себя от последствий возможных ошибок. Зачем, например, он притащил сюда старикана? Известно, что Таке можно настропалить на что угодно. С другой стороны консервирование крабов в Иньямбане действительно налаживаем чертовски медленно, завод еще не дал ни цента прибыли; если у этого Яхека есть половина тех качеств, которые ему приписывают, он и тогда уже восьмое чудо света. И если его назначение не принесет пользы, то оно не принесет и вреда, учитывая, что дела на этом заводе не могут идти хуже, чем идут. Но, с другой стороны, так вот сразу взять согласиться тоже нельзя, того гляди, начнут говорить, что Батенакеном можно вертеть, как кому захочется, а это недопустимо. Поэтому он высказывает различные возражения: мол, а знает ли этот Яхек английский и португальский; а как он насчет женщин — ведь распутство с негритянками не должно переходить известных границ; и как могло получиться, что такая личность двадцать лет оставалась незамеченной, в общем-то, ведь это недоработка Фоогта. Кроме того, как отнесется этому заведующий производством в Иньямбане? Но Таке уперся, он, во что бы то ни стало, хочет настоять на своем и подчеркивает, что всю ответственность берет на себя. На самом-то деле от этого ничего не меняется, но Бастенакен делает вид, что именно этот довод и убедил его; он согласен, но с одним условием — он хочет прежде сам прощупать этого Яхека. «Пусть придет ко мне в понедельник», — серьезно говорит он, и таким образом вопрос решен.