Боб ден Ойл - Крабы в консервной банке

— Да что ты, — говорит сослуживец, — я же ничего плохого не имел в виду, просто пошутил.

Он еще раз удивленно оглядывает Яхека и исчезает в кабинке, быстро закрыв за собой дверь. Яхек не понял последней фразы, он продолжает вытирать руки и случайно взглядывает в зеркало. Он видит жесткое, волевое лицо, теперь уже и другой угол рта опущен.

Парализованный страхом, он смотрит в зеркало, медленно глотает слюну. Он видит, как движется адамово яблоко, но рот, точно застыв, сохраняет форму.

Он смутно сознает, что это явление должно быть исследовано. Медленно открывает рот; рот в зеркале тоже открылся, но линия сохраняется, теперь его рот похож на серп луны в последней четверти, с этих жестких извилистых губ может слететь только проклятье или приказ. Он чувствует, что земля уходит у него из-под ног, хватается за раковину и закрывает глаза. Когда он снова открывает их, рот в зеркале такой, каким был всегда, кошмарное видение исчезло.

Все снова как обычно. Он держит руки под струей холодной воды и ждет, пока пройдет сердцебиение. Он слышит, как человек в кабинке спускает воду, и поспешно покидает уборную. Вернувшись в отдел, он старается незамеченным прокрасться к своему столу. Лежащие перед ним бумаги кажутся чужими и странными, цифры и буквы не образуют больше чисел и слов, а как будто превратились в бессмысленные каракули, нацарапанные без всякой связи друг с другом. Он не может спокойно думать, все попытки рассуждать логически подавляются одной всепобеждающей мыслью: то, что произошло сегодня утром за бритьем, не было случайностью, это явление повторилось и вполне возможно, что оно будет повторяться снова и снова. Пока еще ничего не случилось, но если так пойдет и дальше, он погиб, это несомненно.

Весь остаток дня он сидит, низко склонившись над бумагами, приложив руку к губам, как будто с головой ушел в работу. Хаос у него в мозгу приобретает все более устрашающие формы, иногда ему хочется громко застонать, но он сдерживается. В пять часов, закутав подбородок в кашне, он отправляется домой. Идет дождь; не разбирая дороги, Яхек ступает по лужам, ноги у него промокли и застыли. Дома он, пряча лицо, просит квартирную хозяйку на этот раз подать обед ему в комнату. Она согласна, но предупреждает, что это только в виде исключения. Съев мясо, он вываливает остальное в целлофановый мешочек, намереваясь выбросить его завтра и избежать, таким образом, язвительных вопросов мефрау Крамер. «Может быть, мне пойти к врачу, — думает он, — хотя, причем тут врач?» Он старательно отворачивается от зеркала над умывальником.

Беспокойно меряет он шагами комнату, садится и снова встает. Как жаль, что умер его старший брат, он всегда умел найти выход из положения. Слезы наворачиваются ему на глаза, он чувствует, что надо взять себя в руки, но не знает, как это делается. «Лягу спать, — думает он, — завтра все пройдет, все снова придет в норму. Может быть, я застудил мышцы лица, я никогда не слыхал о таких случаях, но, наверное, это бывает». Он раздевается и ложится в постель, не почистив на ночь зубы. Он лежит с поднятыми коленями и ждет, когда придет сон, но сон не приходит, мысли скачут в диком круговороте, от которого его физически тошнит.

Но все-таки надо заснуть! Вдруг он вспоминает, что в шкафу у него есть снотворное, ему выписали его полтора года назад, когда он был так потрясен смертью брата. Он встает и лезет в шкаф, где каждая вещь лежит на своем определенном месте. Не зажигая света, подходит к умывальнику, наливает стакан воды и развертывает пакетик. Но когда он хочет принять порошок, то оказывается, что в пакетике ничего нет: возясь в темноте, он все просыпал по дороге. Твердо, решив не смотреть в зеркало, он дергает за шнурок и при ярком электрическом свете открывает второй пакетик. Хотя руки у него сильно дрожат, ему удается на этот раз высыпать поблескивающий порошок себе в рот. Он берет стакан с водой, чтобы запить, при этом случайно взглядывает в зеркало и видит то, что, в общем-то, ожидал увидеть — этот скотский рот. Может, он уже давно с таким ртом? Он смотрит на себя, похолодев, в желудке у него сосет.

— Господи Иисусе, — говорит он; его рот движется, произнося эти слова, презрительно опущенные углы губ говорят ему, что этот новый рот пришел к нему, чтобы остаться. «Я не могу больше жить», — думает он в панике. Он проглатывает порошок, запивает водой, трясущимися руками открывает еще два пакетика и их содержимое тоже высыпает себе в рот. Он гасит свет и идет спать, но, передумав, возвращается, чтобы принять четвертый порошок полумерами здесь не обойтись.