Ларс Хусум - Мой друг Иисус Христос

Йеппе осторожно разбудил нас с Марианной, после чего мы грубо растрясли Велика и Свища. Никто из нас не расстраивался и не сердился. Мы понимали Аниту и все же чувствовали себя инвалидами – как будто лишились руки или легкого. Нам предстоял спокойный день похмелья и странной светлой грусти. Так я впервые потерял кого-то мне небезразличного, но без крови и разрушения.

Сумки были собраны, пора было попрощаться с Копенгагеном. Я давно заметил, что Свищ как-то беспокойно бродит по квартире. Поэтому я не сильно удивился, когда он осторожно вызвал меня на разговор, но понял, что нам предстоит серьезная беседа, только когда он попросил меня выйти с ним на улицу, чтобы никто нас не подслушал. Едва мы оказались на морозе, он спросил у меня в отчаянии:

– А можно, я останусь пожить в этой квартире?

– В каком смысле?

Мы вроде бы через несколько часов собирались уезжать.

– Можно, я поживу тут?

– Ты не поедешь с нами в Тарм?

Он тихо покачал головой.

– Почему?

Он изо всех сил старался подобрать нужные слова:

– То, что ты испытал в Тарме, я испытал в Копенгагене.

Это было не спонтанное решение. Именно так и должно быть, подсказал мне мой живот.

– Свищ, мне грустно это слышать. И остальные тоже расстроятся. Ты важная часть нашей группы.

Он боролся с собой, но настаивал на своем решении. Этот бугай вот-вот готов был расплакаться.

– Но если ты хочешь остаться, конечно, оставайся.

– Спасибо.

– Ты пока не говорил остальным?

Он замотал головой.

– Когда собираешься сказать?

– А ты не можешь им сам сказать? Я бы не хотел ничего говорить.

Я понимал, что это из-за Велика.

– Ладно, разберемся.

Он поехал с нами на вокзал, где мы отделились от нашей компании и укрылись в углу, пока все не спустились на перрон.

– Ты уверен? – спросил я у Свища, надеясь, что он изменил свое решение.

Он кивнул. Я обнял его, отдал ему ключи от квартиры и побежал на поезд. Все уже устроились на местах, и я со стоном ворвался в переполненный вагон за две секунды до отправления. Мои друзья с удивлением уставились на меня – вроде бы нас должно было быть двое.

– А где Свищ? – спросил Велик.

Я дал понять, что сперва мне надо сесть и отдышаться.

– Он остался в Копенгагене.

К моему удивлению, очень удивились этой новости Йеппе и Марианна, а Велик лишь понимающе кивнул. Он все знал. Теперь Свищ не с нами, Велик остался один. Он по привычке отыскал глазами Йеппе, который тут же пересел к нему.

В Тарме нас дожидалась Карен – она по очереди обняла каждого, и, ощутив тепло ее рук, я понял, почему так люблю Тарм. Даже Йеппе понравилось, когда она его обняла.

Нам понадобилось больше часа, чтобы добраться до дома: люди то и дело останавливались и приветствовали нас. Многие замечали, что я похудел. Действительно, с момента отъезда я сбросил пять килограммов. Я старался уделить внимание всем и откровенно рассказывал о нашей поездке.

– Но теперь-то ты останешься?

– Конечно. Тарм – мой дом.

– Золотые слова, – соглашались они.

Я повторял одно и то же по многу раз: почему я вдруг решил поехать в Копенгаген, как все прошло, почему Анита и Свищ остались там. Люди так всем интересовались, что мне даже пришлось спросить у Карен, не она ли организовала нам этот прием. И не потому ли мне кажется, что она что-то скрывает? Она отрицательно покачала головой:

– Нет, Николай, просто они радуются, что ты наконец-то вернулся домой.

И все-таки она что-то скрывала. Причем у нее плохо это получалось – ее явно распирала гордость. И все-таки рассказала она обо всем только тогда, когда мы оказались у меня дома и из кухни нам навстречу вышла бабушка.

Мы уже неделю как отчалили в Копенгаген, когда Карен встретила бабушку в супермаркете. Она стояла, словно в трансе, с пакетом молока. Карен с удивлением смотрела на нее, но та, видимо, ничего вокруг себя не замечала. Спустя несколько минут Карен осторожно вынула пакет из морщинистой руки, после чего бабушка потихоньку пришла в себя и неловко улыбнулась, не зная, что сказать, но напряженно подыскивая слова. Она просто стояла между полками с молочными продуктами и глупо улыбалась.

– Я знакома с Николаем. Он замечательный парень, – гордо сказала Карен.

Бабушка кивнула в ответ, но получилось слишком вяло, а потому неестественно. Карен подумала, что стоит повторить: