Ларс Хусум - Мой друг Иисус Христос

Через несколько часов я заглянул к ней в комнату – она лежала и читала.

– Хочешь поговорить о том, что произошло?

Она покачала головой.

– Почему ты меня поцеловала?

Она молчала, пытаясь сосредоточиться на книге.

– Марианна, тебе придется сказать хоть что-то.

Я сел на край кровати. Я даже не успел к ней прикоснуться, как она попросила меня уйти. При этом она не взглянула на меня.

– Почему? Я же тебе нравлюсь.

– Ты совсем дурак? Я влюблена в тебя, но не надо прикасаться. Пока что я не могу положиться на тебя.

Я остался сидеть на кровати, не трогая Марианну, и чувствовал, что мой узел рассасывается. Он никогда еще не был настолько рыхлым, и я осознал, что вот-вот он совсем исчезнет. С этого дня я ежедневно пробегал по пять километров.

Итак, я только что вернулся после пробежки и стою в коридоре, выпуская изо рта пар. Подходит бабушка, почти беззвучно, и шепчет:

– Ты похож на свою мать, – как будто это опасно сказать вслух.

По ее интонации нельзя понять, хочет ли она меня этим уязвить. Поэтому я никак не реагирую, а лишь с недоумением смотрю на нее какое-то время, но она больше ничего не говорит, и тогда я бормочу:

– Пойду в душ. Я весь вспотел.

Бабушка остается в коридоре.

Я стою под душем, как вдруг в дверь стучится Йеппе:

– Николай, твоя бабушка плачет.

Я поспешно закрываю кран, вытираюсь, одеваюсь и иду к ней. Все-таки это моя бабушка, пожилая женщина, и она плачет. Естественно, я обязан ее утешить. Она сидит в маленькой комнате. Я прикрываю дверь, усаживаюсь напротив. Тщетно пытаюсь подыскать нужные слова, как вдруг начинает бабушка, сама:

– Я так беспокоилась о тебе.

Я киваю, но всерьез к ее словам не отношусь. Раз она так сильно беспокоилась, какого черта ничего не предприняла раньше? Одиннадцать лет от нее ничего не было слышно, а теперь она думает, что я поверю в ее обеспокоенность. Когда беспокоятся – что-нибудь делают. Она вновь берет меня за руки, на этот раз я даже не пугаюсь этого жеста, позволяю ей сжать их со всей силой. Мы сидим молча довольно долго, и я уже подумываю о том, чтобы уйти, но она вновь прерывает молчание:

– Как ты думаешь, ты когда-нибудь сможешь меня простить?

– Даже не знаю.

Она кивает. Мои слова для нее не неожиданность.

– Я бы очень этого хотела.

– Я тоже. Но это не так просто.

– Конечно. Но у других я уже не успею попросить прощения. – Она погрустнела.

Мы снова молчим. И опять, ровно в ту минуту, как я собираюсь встать, она говорит:

– Я гордилась твоей сестрой, когда она натравила на Лайфа рокеров. Он тогда не на шутку перепугался. Конечно, не стоило пытаться разлучить тебя с ней, но Лайф не хотел меня слушать.

Я бормочу, что ее намерения наверняка были благими, но мне они никак не помогли. Она печально кивает и повторяет, что я похож на мать.

– Нет, вот Сес была похожа.

Она упрямо качает головой:

– Нет, Санне была больше похожа на отца. А ты – копия моей девочки. Николай, мне так стыдно.

На этом она умолкает. Она такая маленькая и хрупкая. Она больше не хочет продолжать разговор, потому что он причиняет ей боль. Я встаю, но прежде, чем уйти, наклоняюсь к ней и впервые обнимаю. Просто мне так захотелось. Она словно старается впитать эти объятия в себя.

Бабушка постоянно размышляла о своей вине, о том, как можно все исправить. Мне приходилось ежедневно утешать ее и говорить:

– Что произошло, то произошло. Теперь уж ничего не поделаешь.

Она решила, что обязана мне помочь, прямо как сказал Иисус, но мне было хорошо просто оттого, что она рядом. Все шло своим чередом. Она уже пожилой человек и сама нуждалась в моей защите.

Я ждал, что опять объявится Иисус и скажет: «Отлично, Николай».

Но он все не приходил, и я терпеливо ожидал его много дней подряд. Не сказать, что я совсем уж всерьез пытался, но я никак не мог предугадать его посещения.

Нельзя было позволять страху меня остановить. И я связался с городской библиотекой, чтобы выяснить, интересует ли их мой доклад. Предложение оказалось настолько неожиданным для скромной библиотекарши, что она с трудом могла говорить. Я ободряюще ей улыбнулся, и она ответила мне заикаясь:

– Мы будем счастливы. Когда?

Я предложил день через две недели. К счастью, Тарм небольшой городок, и слух о моем первом публичном выступлении распространился довольно быстро. Итак, 27 января в библиотеке Тарма я должен был выступить с докладом под названием «Николай Окхольм – сын своей матери».