Илья Беркович - Отец

Но как Воеводин, будучи одарен талантами и еще в полку начав рисовать и стихи слагать, то воспламененный образом великой императрицы, сочинил в честь ее оду «Афина» и сумел через камердинера Войтова царице передать. Государыня, слушая оду, прослезилась и послала автору золотую, усыпанную брильянтами табакерку.

Тут уж и неприятели языки прикусили. Даже бывший начальник его, генерал-прокурор князь Фурштадский, увидев табакерку, сказал сквозь зубы:

— Вижу, братец. Вижу и поздравляю.

Вскоре Воеводин назначен был губернатором в Кемь, но и в Кеми с наместником не ужился, а как враги его опять государыне начали ложные наветы писать, а государыня говаривала пословицу: «Живи и давай жить другим», то опять попал он в немилость и был от места отставлен.

В то же время царицыным фаворитом фельдмаршалом графом Русиновым был взят Ибриз. Воеводин, воспламененный его подвигом, оный одою воспел. Русинов, услышав оду, начал Воеводина ласкать и просил писать для него в том же духе, так что тот скоро на вечерах у императрицы был принят; сочинивши же поэму «Марс и Афродита», жалован был ее величеством золотой усыпанной брильянтами табакеркой и назначен самой государыни статс-секретарем.

Но поелику дела ему для доклада подсовывали роду неприятного, как-то прошения на неправосудие, то скоро он императрице наскучил и от должности был отставлен без объяснений, написавши же в честь ее величества оду «Диана», награжден третьею табакеркой и назначен коммерц-коллегии начальником.

В коммерц же коллегии первым делом ревизовал таможенные склады. После оного начальник таможни с секретарем пустились против него в прямую войну и, хотя Воеводин всегда все три монарших подарка с собою носил и, когда враги против него усиливались, вынимал, будто табаку понюхать, чем врагов приводил в робость, однако по облыжному доносу, будто получил с итальянского корабля запрещенный для ввоза бархат, бархат тот под его именем был на площади сожжен, из чего узнал он, что враги опять усилились, а оду писать не было досуга.

Будучи послан на розыск о еврейских раскольниках, Воеводин разумел, что хотя жиды никому ни из губернаторов, ни из сенаторов свойственниками приходиться не могут, но и тут, если правду разыскать, неминуемо какой-нибудь сильной руке на ногу наступишь. А не по истине он ни разыскивать, ни докладывать не умел, и всю надежду возлагал на новую оду, тем паче императрица не раз прашивала, чтобы писал в роде «Афины».

Посему, приехав в Могилев, оставил повозку с людьми на ямском постоялом дворе, нанял у одной престарелой немки покойчик, с тем, чтобы она ему и кушанье предоставляла, и принялся за оду, но поскольку не был ни воспламенен подвигом гражданским, ни осенен общею мыслью, то сколько ни писал и ни марал — все выходило натянутое, холодное и обыкновенное, как у прочих цеховых стихотворцев, и, промучившись с неделю, отложил, ибо надо же было розыск начинать.

Из пяти раскольных раввинов того выбрав, на коего более всего написано было, особливо по неправильному забою скота, Воеводин, вместо того, чтобы приказать его исправнику арестовать и в Могилев доставить, решил разведать дело на месте и, заручившись толмачом, по-еврейски и по-русски разумевшим и таким тощим, каких в Казанской губернии в хлебы запекают, чтобы получили сколько-нибудь живности, отправился в Камень, а приехав, увидел, что местечко нищее, дома хуже крестьянских, а жители такие оборванные, что если и изнуряют они поселян обманами, то немного себе с этих обманов пользы имеют.

Также чудно ему было, что все как будто навеселе, шатаются между домов, кто на дудке дудит, кто на скрипке тянет, зачали вокруг кареты плясать и петь, и в ладоши хлопать, и будто дорогу указывать, так что решил, что за другого приняли, ибо если бы знали его цель и звание — разбежались бы на все стороны.

Узнав от толмача, где колдунов дом, велел Воеводин возле оного карету остановить и по пестрой дорожке, что жиды перед ним на землю кинули, вошел в беленую горницу, посреди коей на низкой скамеечке сидел за столом пожилой жид в меховой шапке, а по другую сторону стола стояло изрядно высокое, с резными вызолоченными подлокотниками и голубою обивкою кресло. У стены же был шкаф со многими книгами, а вкруг горницы ходили на руках евреи. Один даже, на голове стоючи, исхитрялся на скрипке пилить. Увидя Воеводина с людьми, все так на пол и посыпались, а колдун начал кланяться и в высокое кресло его усаживать.