Видный деятель сопротивленья зевнул.
— Убирать город — задача муниципальных властей и они вполне справляются. Лев, вы что — за «субботники»? Да задрали они ещё при советской власти. Можно приветствовать воспитательную работу с владельцами животных, чтобы они сами свое говно убирали. А к чему эти призывы к субботникам? Это какое-то мелкое глумление…
Я ушёл от видного деятеля с дрожащими губами, униженный, оскорблённый. «Так и знал… я так и знал, — горестно шептали мои губы, дрожа. — Приветствовать работу, это мы можем… работать не можем! Не для того в университетах учились…»
Утренние лучи красили оранжевым светом спины узбекских служащих коммунальных служб. Занималась заря.
Нет, интеллигентская оппозиция никогда не перейдёт в наступление, не возьмёт власть. Ей слишком уютно вот так, как сейчас, — философствовать молотом на матрацах. Она сейчас переживает кульминацию жизни: обмен мнениями, место для дискуссий, «я придерживаюсь другого мнения», «дайте ему высказать своё мнение», «моё мнение сводится к следующему, коллеги», «девушка, пусть милиционер тоже выскажет своё мнение»… Всё это как можно дольше и как можно духовнее. А потом — матрос Железняк, всех на философские пароходы, и привет мальчишу.
Некоторые молодые люди толкутся «возле протестов», потому что мучительно бессознательно надеются, что кто-то там начнёт громить магазины, и им тогда достанутся кайфовые гаджеты. То, что эти гаджеты будет некуда втыкать после погромов, не важно. «Хочется». В этом для них потаённый смысл революции.
А для этих смысл в том, чтобы демонстрировать красивые одежды, мысли и лица. «В человеке всё должно быть прекрасно». Так они могут почувствовать свою острую необходимость для мироздания. Сила из «революции» — в опоре на тщеславие, которым компенсируется беспомощность.
Интересно, если мысленно убрать (заслонить рукой) тех первых, с гаджетами, а потом вторых (в которых во время революции всё красиво), кто останется? С какими чаяниями?
Очень интересно. Я напряжённо всматриваюсь.