Эми Тан - Клуб радости и удачи

На пристани нас никто не встречал. Мама медленно спустилась по сходням и прошла через багажную платформу, беспокойно оглядываясь по сторонам.

— Аньмэй, иди же! Ну что ты медлишь! — говорила она, и в голосе ее слышался страх.

Я с трудом переставляла ноги, стараясь устоять в новых, не по размеру туфлях на ускользавшей из-под меня земле. А когда я переставала смотреть себе под ноги и поднимала глаза, то видела только, что люди вокруг нас страшно суетились и производили впечатление неприкаянных: многочисленные семейства со старыми матерями и отцами, все в темных, мрачных одеяниях, волокли куда-то мешки и корзины со своими пожитками; бледные иностранки, одетые как моя мама, расхаживали под ручку с иностранцами в шляпах; богатые матроны распекали горничных и слуг, которые переносили их дорожные сундуки, детей и корзины с едой.

Мы остановились неподалеку от улицы, по которой в разные стороны сновали рикши и двигались тяжелые повозки. Мы держались за руки, но думали каждая о своем, наблюдая, как одни приезжают на пристань, а другие торопятся уехать. Близился полдень, и хотя на улице было тепло, небо над нами висело серое и пасмурное.

Проведя довольно продолжительное время в бесплодном ожидании и убедившись, что никто за нами не приехал, мама вздохнула и в конце концов подозвала рикшу.

На протяжении этой поездки мама успела поторговаться с рикшей, который хотел получить дополнительную плату за то, что вез нас двоих и наш багаж в придачу. Потом она начала жаловаться на пыль от повозки, запахи на улице, ухабы на дороге, поздний час и боли в желудке. Закончив с этими жалобами, она обратила свое недовольство на меня: пятно на моем новом платье, колтун в волосах, перекрутившиеся чулки. Я старалась снова завоевать ее расположение, задавая ей вопросы о том, что видела по дороге: маленький парк, пролетевшую над нами птичку, длинную электрическую машину, которая обогнала нас, оглушив своим гудком.

Но маму эти вопросы только раздражали, и она одергивала меня:

— Аньмэй, сиди спокойно. Откуда такое нетерпение? Мы всего лишь едем домой.

К тому моменту, когда рикша наконец-то довез нас до места, мы обе были совершенно измотаны.

Что наш новый дом будет незаурядным, мне было известно с самого начала. Мама говорила, что мы будем жить в доме У Циня и что он очень богатый купец. Она рассказывала, что он владеет несколькими ковровыми фабриками и живет в большом особняке в британской концессии Тяньцзиня, лучшем районе города из тех, где было разрешено селиться китайцам. Мы жили неподалеку от Пайма Ди, на Рейсхорс-стрит, населенной только приезжими с Запада. В этом районе было множество маленьких магазинчиков, специализировавшихся на чем-нибудь одном: чай, ткани, мыло.

Дом, по словам мамы, был построен иностранцами; У Цинь любил иностранные вещи, потому что разбогател благодаря именно иностранцам. И я сделала вывод, что по этой же причине и мама должна была носить иностранную одежду: это было в стиле китайских нуворишей, любивших демонстрировать окружающим свое богатство.

Но хоть я и знала все это заранее, то, что я увидела, поразило мое воображение.

Мы подъехали к каменным китайским воротам в виде арки, с большими створками из черного лакированного дерева и высоким порогом, через который нужно было переступать. За воротами я увидела необычный внутренний двор. В нем не было ни ив, ни сладко пахнущих кассий, ни садовых павильонов, ни скамеечек около прудов, ни бассейнов с рыбой. Вместо этого там были длинные ряды кустов по обе стороны от вымощенной кирпичами широкой дорожки, а за кустами на просторных лужайках были устроены фонтаны. Приблизившись к дому, я увидела, что он выстроен в западном стиле: трехэтажный, каменный, с длинными металлическими балконами на всех этажах и печными трубами на каждом углу.

Когда мы прибыли, навстречу нам с радостными приветствиями выбежала молодая служанка. У нее был высокий гортанный голос:

— О тайтай, вы уже приехали! Да может ли это быть!

Это была Ян Чань, мамина горничная, и она тонко чувствовала, сколько шума нужно поднимать вокруг мамы, чтобы не переборщить. Она называла мою маму тайтай — почтительное обращение к жене хозяина дома, — так, словно мама была его первой и единственной женой.

Ян Чань стала громко звать других слуг, чтобы они забрали наш багаж. Одному из них она велела принести для нас чай и приготовить горячую ванну. А потом начала торопливо пересказывать, как вторая жена уверяла всех, что нас не стоит ждать по крайней мере до конца следующей недели.