Ёко Огава - Отель «Ирис»

– И что потом? – выдохнула я ему в шею.

– По правде сказать, я не видел труп своими глазами. Я только видел, как он погружается в пучину морскую. Мальчик не долго страдал. Скорей у него было удивленное лицо. Он никак не мог понять, почему там оказался. Мать кричала, звала его по имени, вокруг собралась толпа любопытных, члены экипажа бросали спасательные круги, но все напрасно. Вскоре его накрыла большая волна, окутала белая пена, и мальчик утонул.

– Его труп обнаружили?

– Нет.

Переводчик покачал головой. Я чувствовала, как малейшее движение моего спутника передается через его плечо моей щеке. Голос, передававшийся моему телу через кости, казался более прозрачным, чем обычно. Могло показаться, что он доносится откуда-то из густо-черных морских глубин.

– Понятно, – ответила я.

Тут кто-то задел мою руку, и содовая пролилась на землю. Продававший воздушные шары Пьеро от удивления шлепнулся на землю. Раздался слабый смех, который тотчас же был заглушён музыкой оркестра. Время от времени дул приятный ветерок. Флаги всех стран, листья на деревьях и освещавшие сцену лампы покачивались. Я мысленно представила разлагающееся тело мальчика в черных-пречерных морских глубинах. Раздувшуюся плоть пожирают жадные рыбы. Волосы и кожа на голове отделились от черепа. Губы, веки, уши, нос поочередно распадаются, глаза выпадают из глазниц самыми последними. Пальцы медленно покачиваются от волнения, поднятого скоплением рыб.

Через некоторое время после того, как рыбы все окончательно съели, снова воцаряется полная тишина. Только кости мальчика белеют на морском дне, куда не доходят лучи солнца. Так и мы с переводчиком смотрим сейчас на остров Ф. Пустыми глазницами.

– Хотя вокруг нас так много людей, мне хотелось бы, чтобы на целом свете были только мы с вами.

– Мы с тобой и так всегда только вдвоем. Нам ничего другого и не нужно.

Переводчик пригладил волосы. Они немножко намокли от пота, но сохраняли прежнюю красивую форму. Другой рукой он энергично тер пятно на брюках. Неужели крохотное пятнышко на брюках так его раздражало, что он даже на мгновение не мог оставить его в покое? Похоже, переводчику было трудно смириться с тем, что в его безукоризненно чистой одежде имеется какой-то недостаток. Я с тревогой задавалась вопросом: не порвется ли ткань? Пальцы, поглаживающие волосы, были нежными, а трущие пятно – раздраженными.

Фокусники выдували изо рта пламя еще больших размеров. Мулы, на спине у которых сидели дети, неспешно проходили мимо нас. До сих пор казавшийся белым молодой месяц вдруг приобрел оранжевый цвет.

Стояло жаркое лето. Самое жаркое из всех, какие я помню.

Стоило мне в полдень ненадолго выйти из дома, как тело сразу пронзали солнечные лучи, а голова начинала кружиться. Из-за очень сильно палящего солнца пляж и даже море казались желтоватого цвета. Несколько отдыхающих на пляже уже получили солнечные удары. Сирена «скорой помощи» была слышна даже у нас в отеле.

Целый день в «Ирисе» слышалось журчание душа в каком-нибудь из номеров. Зелень во дворе пожухла, но пристроившиеся на вязах цикады продолжали неприятно стрекотать. На статуе в фонтане образовались трещины.

Когда я просыпалась утром, солнце, все того же цвета, всходило в том же самом месте. По радио постоянно передавали ужасающие метеосводки. Разговоры гостей за столом во время завтрака назойливо крутились вокруг жары, однако, поохав и поахав, они потом все равно отправлялись на пляж. Йогурт, который я позабыла убрать в холодильник, за ночь испортился. Мать и уборщица использовали жару как повод для того, чтобы весь день пить пиво, и работали с покрасневшими лицами. Температура воздуха не снижалась даже с наступлением вечера, не выпало ни капли дождя, не было даже слабого дуновения ветерка.

Ничто не предвещало смену сезонов. Иногда мне казалось, что такое лето будет продолжаться всю жизнь.

В тот день переводчик приказал мне надеть на него туфли.

– Только все делай ртом! – велел он.

Я не очень поняла, что он имеет в виду.

Я не знала, что мне нужно делать, и медленно осматривала комнату. На лбу у меня выступили капли пота.

– Только не помогай себе руками!

Я заложила обе руки за спину, чувствуя, что спасти меня уже ничто не сможет.

Мне было страшно. Но я боялась не того, что переводчик причинит мне мучения, а того, что я не смогу исполнить его желания. Не закончится ли все сразу, как только я стану ему совершенно бесполезной? Если я не подчинюсь одному из его приказаний, то не утрачу ли после этого все слова любви, содержавшиеся в его письмах? Сколько ужасных образов крутилось в моей голове!