Борис Кокотов - Луиз Глюк (Louise Glück). Из книги «Дикий Ирис (Wild Iris)

Посмотри на ночное небо:
во мне — две сущности, два рода могущества.

Я нахожусь здесь, рядом с вами, в окне,
наблюдая за вами. Вчера
луна поднялась над влажной землёй в саду.
Сегодня земля блестит словно луна,
словно мертвая материя под коркой света.

Можете закрыть глаза.
Я слышал ваши мольбы и мольбы, звучавшие раньше,
и требование, заключенное в них.
Я показал вам то, что вы ищите:
не веру, но капитуляцию перед
властью, полагающейся на насилие.

Прикованные к земле,
не тянулись бы и вы
к небу? Я обитаю
в саду госпожи. Простите меня, леди:
стремление превозмогло мою сдержанность.
Я не то, что вы хотели видеть. Но
подобно тому как мужчины и женщины
желают друг друга, я тоже желаю
знания, полученного в раю — и вот,
к вашему огорчению, голый стебель
вымахал до подоконника.
И что ожидает в конце? Голубой цветок
похожий на звезду. Никогда
не оторваться нам от земли! Не об этом ли
говорят ваши слёзы?

Где кончается одно, начинается другое.
Сверху — голубая полоса, под ней —
зелёная и золотая, зеленая и темно-розовая.

Джона привлекает горизонт: он хочет
то и другое, он хочет
всё сразу.

Крайности просты. Только
середина приводит в замешательство. Середина
лета — всё возможно.

То есть: жизнь никогда не кончается.

Как я могу оставить моего мужа,
в саду, предающегося
такого рода мечтаниям, с вилами в руке,
готовящегося победоносно
объявить об этом своём открытии,

в то время как палящее солнце
застыло неподвижно
целиком поглощенное
пылающими клёнами
на границе сада.

Некогда я верила в тебя; я посадила смоковницу.
Здесь, в Вермонте, в стране без лета.
Это была проверка: если дерево выживет,
значит ты существуешь.

Следуя моей логике, тебя нет. Или ты пребываешь
исключительно в местах с более теплым климатом,
в жгучей Сицилии, Мексике, Калифорнии,
где выращивают невообразимые
абрикосы и прихотливые персики. Вероятно,
они видят твоё лицо там, в Сицилии; у нас —
разве что подол твоего одеяния.
Я должна заставлять себя
делиться с Джоном и
Ноахом выращенными помидорами.

Если где-то в другом мире есть справедливость,
те, кого природа принуждает
к умеренности, должны получить
львиную долю от всех вещей,
предметов вожделения — жадность,
обращенная в хвалу тебе. И никто не восхваляет
ревностней чем я, с такой мучительно сдерживаемой
страстью; никто не достоин больше чем я
сидеть по правую руку, если таковая существует,
вкушая от скоропортящейся,
но бессмертной, смоковницы,
которой странствия не под силу.

У каждого в жизни бывает момент или два.
Комната где-нибудь на берегу океана или в горах.

Тарелка с абрикосами на столе,
косточки в белой пепельнице.

Как и все образы, эти были условиями соглашения:
солнечный луч на твоей щеке,
моя пальцы, прижатые к твоим губам.
бело-голубые стены, бюро с облупившейся краской.

Комната должно быть ещё существует,
на четвертом этаже,
с балконом, выходящим на океан.
Квадратная комната, простыня свисает с края кровати.
Она не вернулась обратно в пустоту, в реальность.
В открытое окно струится морской воздух,
пахнущий йодом.

Рано утром мужчина кричит мальчику,
чтобы тот выходил из воды.
Маленький мальчик —
ему должно быть лет двадцать сейчас.

Вокруг твоего лица космы влажных волос
с каштановой прядью.
Кисея занавески серебристо мерцает.
В тяжелом кувшине — белые пеоны.

Ночи стали холодными снова, подобно ночам
ранней весной, и тихими снова. Причинит ли
моя речь беспокойство? Мы одни сейчас;
нет причин пребывать в молчании.

Полная луна встаёт над садом —
следующее полнолунье я не увижу.