Алексей Никитин - Маджонг

Титул «Истинной» почти в точности воспроизводит титул общеизвестной «Оккультной филососфии», посмотри, — Малевич подвинул книгу к Коробочке, — но на нем нет портрета Агриппы.

Регаме слушал монолог Малевича, но постепенно переставал его слышать. Он впервые подумал, что, может быть, пора действительно поискать покупателя на Агриппу. Неожиданно и неприятно заныла голова. Регаме прижал ко лбу холодный стакан с уже утратившим цвет виски и редкими островками полурастаявшего льда. Когда стакан согрелся, он посмотрел сквозь него на комнату. Лед едва заметно мерцал, подрагивая на поверхности жидкости, преломляя и смешивая дневной свет с электрическим светом лампы. Регаме не видел сквозь стакан ни Малевича, ни Коробочку. Он вообще не видел своей комнаты.

Свободные, пустынные пространства вдруг открылись перед ним. Беспредельная холмистая равнина, усыпанная бурыми камнями, казалась безжизненной и безразличной к любым проявлениям жизни. Холодно не было. Не было и жарко. Дул какой-то ветер, но странный и не похожий ни на один из известных земных ветров. Не был он ни резким, ни слабым, ни порывистым. Казалось, он нужен здесь лишь затем, чтобы свидетельствовать о беспредельной протяженности во всех направлениях пейзажей, открывшихся Регаме. И в этих пространствах, освещенных слабым и мягким желтоватым светом, Регаме был не один. Отчетливо и ясно он различал вдалеке человека. Тут же проявилось необычное свойство странных мест, обнаруженных Регаме. Он мог перемещаться вслед за брошенным в любую сторону взглядом, оставаясь при этом на месте, за столом в своей комнате, прижимая к лицу стакан с остатками медленно греющегося виски.

Освоившись с новым умением, Регаме попытался внимательно рассмотреть человека, едва различимые очертания которого терялись в далеких складках сухих холмов. И он немедленно оказался рядом с ним.

То, в чем издали Регаме удивительным образом угадал человека, вблизи на человека не походило совсем. Невысокий столб дыма, возможно не дыма, а газа или густого пара, одним словом, небольшое темное облако, слегка вибрируя, висело над равниной. С виду это было просто облако, но Регаме узнал его немедленно и понял, что с самого начала знал и кто перед ним, и для чего он сам попал в эти невесть где находящиеся места. И если какие-то слова он еще хотел сказать Жене Львову, то сделать это следовало сейчас.

Что можно спросить у столба дыма? Как у него дела? Как жизнь? Неуместные вопросы. И о здоровье его не спросишь. Регаме внимательнее присмотрелся к медленному движению в клубящейся среде. Газообразные массы тут же вспыхнули легкими переливающимися огнями. Это было красиво.

— Что это вокруг, — оглянувшись, спросил Регаме, — и где мы?

— Не знаю, — ответил ему столб дыма, который прежде был Женей Львовым. И перестал светиться. — Сам не очень понимаю, почему мы именно здесь. Но это не имеет значения. Место случайное, таких всюду полно.

— Скажи мне, — решился Регаме, — я могу что-то для тебя сделать? Мне ужасно жаль, что тогда на дороге ночью все так сложилось.

— Напрасно. Все получилось как нельзя лучше, и ты тогда сделал все, что мог, и все, что надо было. Это я и хотел тебе сказать. Чтоб ты спокойно забыл об этой истории. Чем скорее вы все здесь обо мне забудете, тем лучше будет. И вам, и мне.

Стакан в руке Регаме дрогнул, и видение пустынных холмов исчезло. Осталась только теплая жидкость со слабым запахом виски на дне стакана.

Малевич уже молчал, молчал и Коробочка, медленно, страница за страницей, листая «Истинную сокровенную философию» Агриппы. За окном давно стемнело.

Регаме встал, следом за ним, хоть и с трудом, с дивана поднялся Малевич. Отодвинул книгу и начал собираться Коробочка.

— А знаешь, Костя, — открывая дверь комнаты, заметил Малевич, — я подумал, что такая книга сама способна провоцировать что-то иррациональное в твоей жизни, притягивать какие-то… ты понимаешь, о чем я?

— Я понимаю, Виталик. Но ничего сверхъестественного — ты ведь об этом? — в мою скучную и однообразную жизнь за последние четверть века она не принесла.

— Регаме, на секунду, — остановил Коробочка Константина Рудольфовича на выходе из комнаты, дав возможность Малевичу одному уйти в прихожую.

— Да? — удивился Регаме.

— Я поговорю с Чабловым. С Рудокоповой пусть твой Малевич встречается, а с Чабловым я попробую. Работать действительно стало невозможно, пора заканчивать этот цирк со стреляющими акробатами.