Алексей Никитин - Маджонг

<���…>

…пенье птиц, над дорогой, над лесом, над всей землей поплыл торжественный и радостный звон колоколов. Все было в нем…

— Вопросов, конечно, много, — потерла нос Рудокопова, дочитав отрывок, — но ответы мы будем искать потом. Разумеется, рукописи я покупаю. Все, что есть у продавца. Кстати, кто ее продает? Семенов? Или уже кто-то другой? И сколько он за нее хочет?

— Толик Семенов. На Петровке его зовут Енотом.

— Почему Енотом?

— Увидишь — поймешь, — улыбнулся Малевич. — А рукопись он пообещал отдать бесплатно. Если ты купишь альбом немецких акватинт начала девятнадцатого века.

— Альтруист, — фыркнула Рудокопова.

— Небольшой. За альбом он просит раза в полтора больше, чем он стоит на самом деле. А то и в два. Так что я бы советовал поторговаться.

— Конечно будем торговаться, Виталий Петрович, — засмеялась Рудокопова. — Будем торговаться за каждый цент с особым остервенением. Но скажу вам по секрету, что я их возьму по любой цене. А пока, если вы не против, я спрячу копии. Они мне очень пригодятся.

— Бери, конечно, — согласился Малевич. — Пей кофе. Стынет.

— Да-да, спасибо, — Рудокопова осторожно подержала в руках плохо вымытую чашку с темно-бурой неаппетитной жидкостью и через минуту поставила ее на стоявший неподалеку журнальный столик.

То, что Семенов решил продать свою часть рукописей и обратился за этим к Малевичу, было большой удачей Рудокоповой. Ей не составило труда найти Чаблова и Батюшека — все-таки они люди известные, а как быть с неизвестным литератором Семеновым, где его искать: в Германии, в Киеве, в России? Где? До этого утра она не знала.

«Если сегодня удастся купить бумаги Семенова, а Львов привезет из Семипалатинска долю Батюшека, можно будет всерьез торговаться с Чабловым, — думала Рудокопова, листая семеновские копии. — Какой ему смысл держать у себя четверть рукописи, если три четверти у меня и он их наверняка не получит? Собрать семьдесят пять процентов — это было бы отлично, сказочно хорошо. Ничего, — решила она. — Сейчас покончу с Семеновым и буду сама звонить Батюшеку в Семипалатинск. Надо проложить Львову дорогу к третьей части», — она поймала себя на том, что о частях рукописи сейчас думает как о пакетах акций. Только на этот раз ей недостаточно контрольного пакета. Ей нужно все!

— Ну вот и наш друг, — поднялся Малевич, услышав звонок, и направился в прихожую. — Пришел.

У человека, которого несколько минут спустя он ввел в комнату, было широкое курносое лицо, большие уши и рыхлая грушевидная фигура. В прижатых к животу маленьких ручках он держал замызганный полиэтиленовый пакет.

«Енот, — тут же поняла Рудокопова. — Похож. А в этом рваном и грязном пакете у него Гоголь. Замечательно».

— Вот, Леночка, — Малевич подвел к ней Енота, — знакомься, это известный писатель с большим европейским именем, Е-е. Анатолий Се менов.

— Боже мой, — прижала руки к груди Рудокопова, — я столько о вас слышала. Если бы Виталий Петрович сказал, что увижу здесь сегодня именно вас, обязательно взяла бы с собой ваш роман и попросила автограф. Такая досада.

— Ну что вы, — обрадовался Енот. — Я вам подарю. Не сейчас. Сейчас у меня с собой нет.

«Слава богу, — подумала Рудокопова. — И не надо».

— Спасибо. Спасибо большое, — изо всех сил засияла она глазами на Енота. — А теперь покажите же ваш замечательный немецкий альбом. Виталий Петрович так его расхвалил, что мне просто не терпится увидеть это чудо.

Енот извлек из пакета альбом и протянул его Рудокоповой:

— Вот, пожалуйста.

— Та-ак… обложка в замечательном состоянии, корешок… какая прелесть. Виталий Петрович, вы видели эту прелесть?.. что вы думаете?

— Что тут, Леночка. Смешанная техника, акватинта и немного сухой иглы. Состояние безупречное. Цена.

— Да! Цена! — подхватила Рудокопова. — Анатолий, цена мне кажется немного завышенной.

Она рассчитывала, что тут Енот перейдет к рукописям, которые он «дарит» покупателю, но Енот неожиданно согласился немного снизить цену. Рудокопова еще надавила, но Енот Семенов по-прежнему говорил только об альбоме и упрямо молчал о рукописях.

Она не хотела заговаривать о них первой и подумала, что пора бы Малевичу взять это на себя. Тот, видимо, тоже так решил и, довольно театрально хлопнув себя по лбу, вдруг «вспомнил»:

— Анатолий, мы ведь не все показали Леночке! Еще ведь были рукописи. Скорее их доставайте!

— Рукописи? — безразличным тоном переспросил Енот. — Я ведь их не продавал, я предлагал альбом. Вот он, пожалуйста. А рукописи, вы же помните, — это подарок. Если их отсутствие как-то снижает в ваших глазах ценность альбома, что ж, я готов еще немного снизить его цену. Но совсем немного.