Борис Евсеев - Красный рок (сборник)

– Говори! – кричал бомж из снега. – Что видишь, говори!

– Кому? – потерянно спрашивал Серов.

– Говори – любому!

Серов проснулся. Со сна он никак не мог разобрать, где находится. Он охлопывал себя, суматошно оглядывался, пытался вспомнить, как попал в незнакомое место, что с ним вообще происходит, хотел ухватить рукой тающий снег. Его тошнило, в голове был полный кавардак. Он прокашлялся, лишь бы себя успокоить, что-то сказал вслух, прислушался к своему голосу…

«Голос как у давленого клопа… Стоп, стоп! Голос! Чей это голос был во сне? Ведь не Каля же, в самом деле, грозно так крикнула: «Встань, пес!»

«Каля!»

Он разом все вспомнил, тут же подхватился с выдолбленной из бревна скамейки со спинкой, сидя на которой заснул, и пошкутыльгал куда глаза глядят. «Заснул, опростоволосился! А они… Они уже, наверное, где-то рядом!»

Серов разом оборвал суматошный «просебяшный» монолог, прислушался к внутреннему «эфиру». Голосов никаких не было, но тихий клекот петуха, придыхание и присвист вздувающей зоб и готовой кричать птицы он услышал отчетливо.

Внезапно Серов из-за красно-серого забора, из-за угрюмых промышленных зданий вышел на чисто ухоженную лужайку. Он тут же задрал болящую голову кверху: чуть вдалеке высилась виденная во сне башня, как две капли воды походящая на одну из башен Кремля.

«Новодевичье! – ахнул про себя Серов. – Как же я сюда забрался?»

«Новодевичье! На Новодевичьем он!» – визгом чужих голосов отдалось в мозгу. Серов понял, что опять выдал свое местонахождение прослушивающим его людям, заткнул себе рот рукавом…

– Дима… Дим… Стой смирненько, Дим! Мы сей момент…

«Надо делать что-то противоположное командам…» – мелькнуло в серовском мозгу. «Юродствуй, пес, юродствуй! Ты ведь юрод!»

Серов тут же скинул и отшвырнул в сторону кроссовки, распахнул плащ, разодрал на груди рубаху и, до смешного высоко занося ноги в бежевых носках, поскакал, как конь, через лужайки к воротам еще открытого, несмотря на спускающийся вечер, кладбища. Близ железных, взблескивающих ворот Новодевичьего он вдруг упал на землю, прокатился по земле колбасой несколько метров, затем вскочил, расстегнулся, стал натужно и прерывисто мочиться вверх, в стороны, снова вверх…

Из будки, вплавленной одним сплошным стеклышком в красно-кирпичную ограду кладбища, уже вывалился и топал к Серову милиционер, за спиной милиционера бешено повертывалась на тонкой шейке, словно пыталась с этой шейки свинтиться, хорошенькая головка какой-то кладбищенской в синей спецовке работницы.

– Ты! Козел! Где расстегиваешься?! – захлебнулся от гнева милиционер.

– Я к вам! К вам я! Скажу – что вижу! Вижу тьму адскую! И город, пылающий над ней!

Серов, растопырив руки, качнулся навстречу милиционеру.

– Ах ты, рвань болотная! – вдруг передумал вести Серова в отделение милиционер. – Пошел, кому говорят! – Милиционер выставил перед собой дубинку и, тыкая ею, будто горящей головешкой, Серову в пах, погнал его с ухоженного кладбища, от веселой мордашки, от будочки стеклянной прочь…

Серов скрипнул зубами, вдруг почувствовал холод босыми, в носочках тонких ступнями и пошкандыбал, а потом и побежал вверх, вверх вдоль кладбищенской красной стены. На бегу он застегнулся и, оглянувшись, отметил: милиционер за ним не идет, а, дохло лыбясь, говорит что-то в мыльницу с антенной. Добежав до конца кладбищенской стены, Серов остановился, отдышался. Голоса не звучали, милиционер остался далеко позади. Теперь было два пути: снова в город или…

«Надо в монастырь, в церковь! Спрятаться там, затаиться, отсидеться… Может, там тоже – экран?..»

Монастырь выглядел явно победней и позаброшенней парадно-зеркального кладбища. Серов еще раз огляделся и тут же увидел, как со стороны метро «Спортивная» выскочила и ткнулась туповато в кустики шагах в сорока от него машина «Скорой помощи». Из машины выпрыгнул Хосяк в сером, накинутом поверх докторского халата плаще, за Хосяком, безумно скалясь, то вскидывая вверх, то роняя вниз коричневую свою лапку, соскочил наземь Академ. Разум бедного Ноя Яновича дал, видно, опять какой-то сбой, он бежал за Хосяком, как собачка, пытался заглянуть своему мучителю в глаза, дергал его за край длинной одежды, что-то лепетал…

– Дима! Дим! Стой! Погодь! – крикнул на ходу Хосяк.

Серов тут же скользнул в монастырские ворота. Краем глаза он успел зацепить приоткрывшую дверь Калерию, ее безумно и хищно расширившиеся ноздри, ее распущенные, отлетевшие назад волосы…