Борис Евсеев: Красный рок (сборник)

В корзине опять завозился, залопотал петух.

– Цыц, гад! – крикнул грозно и весело Хосяк. – Ужо теперь без тебя обмылимся!

Петух враз умолк, а Хосяк, все больше и больше от болтовни своей пьянея, продолжал почти в лицо Серову выкрикивать:

– Воротынцева ты зря послушался! Листочки взял… Что твой Воротынцев, что пидар твой гнойный знал? Да, народцу много сквозь нас прошло. Много впускаем – много выпускаем! Но это еще что! Через нас (петух в корзине забеспокоился снова), через нас тысячи должны пройти! Может, и сотни тысяч… Человечек только почувствовал в себе сумасшедшинку – мы тут как тут! Только в сознании своем усумнился – к нам! Мы – поможем! Вылечить, конечно, не вылечим. Но есть путь иной. Мы, наоборот: неврозик расширим! Мы психозик – раздуем… А что в результате, ты, дурачок, спросишь? А то! Страна сумасшедших в результате. И петух – сюда же! Раз люди с ума посходили – животные тоже обязаны. А как же иначе? Их мы тоже в силах инстинкта и слабо-вонючего животного разума лишить. Вот тебе и общероссийский зоопарк! Нашего, так сказать, переходного периода! И заметь! Мы не каких-то «зомби» растить будем. Нет! И дорого, и размах хиловат. Нельзя ведь всех зомбировать. Пупок развяжется! А вот чтоб все свою исконную наклонность осуществили, то есть до конца с ума сбрендили, – это можно!

– Хватит, Афанасий Нилыч! – забеспокоилась на переднем сиденье Калерия, – не переутомляй себя! Оставь сложные мате…

– Цыц, прокладка!.. Да… Так о чем я? А! Вот! Дом сумасшедших! Мир сумасшедших! С таким товаром и мне, атеисту, перед Господом вашим предстать не стыдно будет. Все ведь к сумасшествию склонны! Весь мир – дурдом, и люди в нем – безумцы! Ну вот и предстанем, вот и скажем: задание твое, Всевышний, выполнено! Все спятили окончательно. А зачем спятили, ты опять, дурачок, спросишь? Да затем, чтобы мир спасти. Так-то он быстренько рухнет. Разум его быстро доконает. Вот Господь и вложил в нас сумасшествие – как возможность спасения! А дальше – Армия Спасения от Разума! АСОР! Мы тебя к этому делу вполне приспособить можем… Пойми! В спиральку! В спиральку безумие в мозгу нашем свернуто! Нам бы только размотать его как следует! Ну так помоги… А размотаем – соберем плоды золотые…

– Юродство в нас спиралькой свернуто… Юродство, а не сумасшествие. Да и не позволят вам сверху мир так-то поганить, петухов портить…

– Ты! Идиот! Молчи! Что ты знаешь! Мы с Калей горы книг перевернули! Ничего сверху нет! И юродства – тоже никакого! Выдумки Ивашки Грозного…

– При чем тут Грозный?

– Ну Алексея Михайловича вашего Тишайшего. Или еще какая-нибудь собака это выдумала… А насчет петухов… Петух что! Вот паук с человеческими качествами – это да!

– Афанасий…

– Молчи, прокладка!.. И еще, – если уж говорить об основном, – запомни! Раз есть сумасшествие – греха нет! Не убийца – а сумасшедший. Не грабитель – псих. Стало быть, и наказания никакого не последует. Вот это – идейка! Значит, будем и свободны, и ненаказуемы! Свободны и ненаказуемы! Да! А то сопли-вопли, христианская демократия, социализм, юродство! А мы – р-раз, и мимо всего этого в психи!

Серов пошевелился, и Хосяк, то ли отвечая на это движение, то ли пресекая возможные возражения, заговорил еще горячей, торопливей:

– И осуществить мы все это сможем, сможем! Потому как на Земле теперь наша воля! Мы и есть «скорая помощь»! Только не вылечиться всем вам поможем, а глубже и навсегда в безумие погрузиться! И по России таких карет, как наша…

Петух в который раз уже затрепыхался, забился в корзине.

– Пеца, пеца, пецушок… Золотой окорочок… – заворковала Калерия, и тут же крышка корзины, как на кипящем котле, дважды подпрыгнула, слетела на пол, из корзины выставился всклокоченный, кучеряво-седой Академ, а вслед за ним выглянул слегка придушенный, с огромным, безумно раззявленным клювом и сбитым набок гребнем петух.

– Брешут! Брешут они всё! – завизжал Ной Янович и, ловко выпрыгнув из корзины, кинулся на белую грудь Хосяку. – Они прибили ее! Или ударили так… специально… так ударили, чтобы память отшибло! Я слышал, как они договаривались, когда она сошла! Слышал! Они потом побежали ее догонять! А я не спал, потому что лекарства не пил! Он! Он! – Ной Янович внезапно оставил Хосяка, скакнул к растворенному в кабину окошку, вцепился коричневыми лапками в загривок водителю. – Полкаш прибил!

Петух, перевозбужденный машинным хаосом, снова закричал, забился в черно-седой пене и вмиг, выпустив крылья, спланировал на косенькую Академову спину… Машину как следует тряхнуло, повело в сторону, она замедлила ход, Серов вскочил, ударил что было силы Хосяка носком кроссовки под колено, Хосяк со стоном скорчился, машину завертело юзом на месте, и Серов, отворив дверь, повалился кулем на шоссе…