Борис Евсеев - Красный рок (сборник)

– Лена здесь?

– Здесь, здесь. Можете забирать свою драгоценную! Мы ведь ей только помочь хотели, извелась она с вами вконец! Так что берите! – Хосяк кивнул небрежно на задернутые занавесочки «Скорой». С переднего сиденья сквозь открытое ветровое стекло сладко и загадочно улыбалась и кивала утвердительно головой, словно подтверждая: «Здесь Лена, здесь», Калерия. Серов подошел к двери, ведущей в салон, подумал о том, что и в самом деле извел жену, рванул дверь на себя и, получив сзади короткий, хорошо рассчитанный удар костяшками пальцев в затылок, провалился в небытие.

Очнулся Серов где-то за Сергиевым, кажется, в районе Семхоза, так ему, во всяком случае, угляделось через окошки, теперь уже неплотно задернутые занавесочками.

– …надо бы сюда завернуть. Место «по вызовам» знакомое, эфир – проницаемый, не то что в Посаде… Может, выйдем на кого-нибудь новенького, – услышал он носовой, приглушенный голосок Калерии.

– Не хватало тут еще застрять! Прямо! Потом налево! Через Хотьково и на основную дорогу! – огрызнул Калерию из салона через растворенное в кабину окошко Хосяк.

Серов из-под полуприкрытых век оглядел «Скорую». Он лежал на спине почему-то ногами вперед, к кабине, на высоко поднятых и хорошо укрепленных над полом носилках. Руки связаны не были. Рядом, на откидном стульчике сидел, сгорбясь и выставив далеко вперед острокостистые колени, Хосяк. Больше никого в салоне не было: виднелся лишь край брошенного на пол белого халата, да близ задней стенки стояла широченно-высокая бельевая плетеная корзина. Корзина была прикрыта такой же плетеной крышкой. Похожие выставлялись по утрам на каждом этаже 3-го медикаментозного. Вел «Скорую» Полкаш. Его Серов узнал по детскому, слабенькому, месяцевидному шраму на затылке, по бычьей шее.

«Где Лена? Они не взяли ее с собой! Оставили в Абрамцеве? Узнали, где я, и отпустили? Подняться, подхватиться! Впиться Хосяку в горло! Пусть скажет, где, где!

Легкий шорох отвлек Серова от мучительных мыслей.

«Так. Корзина! Кто там может быть?»

Шорох как-то скруглился, потом вытянулся в длину, перерос в трепетанье крыл, из корзины раздалось злобное, хриплое, Серову до дрожи знакомое клекотанье. Но тут же петух, засаженный в корзину, вытолкнув обиженно два первых слога своей обычной песни, смолк.

– Слышу! Слышу, очнулся наш больной!.. Хорошего мы себе сторожа завели? – вмиг оборотился Хосяк к Серову. – Ты-то небось все поликлиники обегал: что-то с головой, помогите, петух спать не дает! Галлюцинации вербальные! Правильно, галлюцинации. Только галлюцинации эти мы тебе внушали. Да и «бред преследования» тоже. Ты ведь интеллигентик, хлюпик! Чуть что – бежать! Чуть что – тебя преследуют! Ну вот тебе и бред готовый! А петька настороже: надо – бред отомкнул, надо – замкнул! А если думаешь, что петух электронный, – Хосяк как-то беспокойно дернулся, глянул с подозрением на изящно выгнутую шейку Калерии, – то, как говорят наши будущие пациенты-сатирики: попал ты пальцем в небо! Был, был у нас электронный. И летал, и кукарекал, и клевался, как надо. Но в мозг чужой его настройка, его крики проникали слабо. Ну мы и отказались. Вернул я его обратно в институтишко наш рассекреченный, вернул вместе со всей техникой, со всеми проводками, из петушиного гузна торчащими. Нам для вызовов живой нужен был! Вот и выдрессировали, вот и переделали петьку… А хорошо мы это сообразили – по вызовам ездить! Калерия Львовна пациента «вызывает», кой-чего внушает ему, потом он уже сам нас кличет, мы едем да прямо на дому болезнь в нем как следует и проясняем. А потом, конечно, к нам, в стационар! А? Ничего? Есть, есть у нее такая способность с вами-каплунами связываться. А уж психический больной в каждом из нас…

– Где Лена?

– Ну ты даешь! – Хосяк недовольно прервал свои разглагольствования и даже руки от удивления раскинул. – Отпустили мы ее, конечно! Давным-давно. Нам ведь она без толку. Просто связь с тобой потеряли, какой-то экран здесь непробиваемый. Вот на крайний шаг и пошли. Надо же было узнать, где ты? А то ведь Каля, тебя вызывая, вымоталась вся.

Калерия обернулась и снова как-то виновато, но и сладко проворковала:

– Мы Елену Игоревну на Зеленоградской ссадили. Так что здесь полный порядок, не волнуйся… Ты листочки, Дима, отдай… Мы не хотим огласки. У нас опыты – европейские. А приедет какая-нибудь сволочь из Москвы, приползет какой-нибудь начальничек – все и погубит. Мы ведь за побег на тебя зла не держим. Мы тебя к делу одному пристроить хотим. Как раз по специальности твоей, да по наклонностям. А Леночка твоя дома уже, наверное. Симпатичная она у тебя…