Рязанов Михайлович - Наказание свободой

— В натуре, у вас в Белоруссии базарят: вдару мокрой трапкой по бруху?

И хохотал чуть не до слёз. Такой был весельчак. Да и чего бы ему не веселиться, нажравшись до отрыжки всякой вкуснятины. И любил он ещё с мужиками «за жись» потолковать: у кого какая семья, сколько ребятишек, какой в доме достаток, как раньше, при царе, жили. Такой вот любознательный юноша. Он и письма Осины читал — ещё одна, причём основная цензура!

Здесь я позволю себе небольшое отступление, чтобы пояснить, кто такой Коля Пионер, за что его окрестили такой, казалось бы, совсем не воровской кличкой. Хотя в челябинской тюрьме я уже наблюдал вора с такой же кличкой. Этому холёному, упитанному парню лет двадцати пяти и невысокого роста столь нелепую кликуху блатные дали давно, лет в тринадцать-четырнадцать. Сирота военного времени, бывший ленинградец, блокадник, вывезенный из осаждённого города на Южный Урал, Коля вскоре сбежал из детдома от голода и быстро оказался в воровской компании. Шустрый и сообразительный малец приглянулся одному из паханов, и тот взял Колю под свою опеку, в сынки. В налётах на квартиры, это называлось «бомбить хаты». Щуплого подростка Колю использовали как форточника. По оценкам блатарей, пацан проявил в ограблениях смелость и ловкость. Его зауважали, несмотря на возраст.

Во время одной из облав попался и не смог выпутаться пахан. Коля временно остался без покровителя. Но ненадолго. Глаз на него положил опытный карманник. По годам он Коле тоже в отцы годился. И придумал ему «папаша» расхожую роль: Коля в трамваях и на остановках, где держал «са́дки» [75] Са́дки — слово имеет несколько значений, в данном случае — посадка пассажиров в транспорт (воровская феня). его «папаша», изображал из себя паиньку-пионера — в белой рубашечке, с красным галстуком на шее, а также с ранцем, в котором имелось всё, что положено школьнику: чернильница-непроливашка, перочистка, ручки, тетрадки, учебники. В таком наряде Коля отвлекал жертву, карманы которой обшаривал и очищал его «папа». Позже Коля и сам, прикрывая блудливые ручонки ранцем, научился «тычить» — изымать толстые лопатники, [76] Лопатник — портмоне (воровская феня). бока, [77] Бока — карманные часы (воровская феня). картинки [78] Картинки — продуктовые карточки (воровская феня). у солидных «бобров» и у немощных старушек. Никому не приходило в голову, что этот чистенький и красивенький мальчик в отглаженном шёлковом алом галстуке — карманный вор.

Но однажды он всё-таки попался — фраер «щекотнулся», то есть почувствовал, как из его кармана галифе потянули портмоне с деньгами и документами, и ухватил за руку симпатичного пионерчика. Это был командированный с фронта на эвакуированный Кировский завод командир-танкист — за боевыми машинами. И хотя вступившийся за ребёнка худощавый мужчина в кожаном реглане, а это был «папаша», горячо уверял военного, что тот ошибся, что советский пионер не может совершить столь безнравственный поступок, фронтовика, повидавшего всякое, не убедил сей довод, и он повёл плачущего навзрыд «пионера» в отделение милиции. Однако по пути заступник и ещё несколько невесть откуда появившихся тёмных личностей напали на пострадавшего, отняли у него личное оружие — пистолет, ограбили и скрылись. Вместе с «пионером». Так Коля впервые засветился, а зимой его всё-таки взяли на «малине» [79] «Малина» — воровской притон (воровская феня). вместе со всей бандой.

С годами из Коли Пионера, а кличка эта за ним так и осталась, получился фартовый щипач, то есть вор-карманник. Но, несмотря на мастерство и на свою природную везучесть, Коля, конечно же, угодил в тюрьму. И не раз. Чтобы не очутиться в «сучьей» малолетке, когда юный вор «сгорел с поличным», он прибавил себе ещё несколько лет и оказался во «взрослых» тюремных камерах, а после осуждения — в трудовой воспитательной колонии. Сейчас за ним числились уже три ходки. За все эти свои «заслуги» перед Родиной и народом Коля обрёл право, находясь в местах заключения, не трудиться и кормиться от жирного блатного пирога, обильно политого потом и кровью фраеров-работяг.

Этот известный в своём кругу форточник и карманник проявил снисходительный интерес к бывшему солдату Пчёлке и, коротая безделье, насмешливо беседовал с ним. А Иосиф Якимович, не выпуская топор или рубанок из рук, охотно рассказывал ему всякие фронтовые истории, о деревенском житье-бытье, не тая ничего. Пчёлка, несмотря на то, что прошёл всю войну и повидал на ней немало страшного, был дважды ранен, один раз тяжело, охромев на всю жизнь, вероятно, и вообще человек не из трусливых, а перед блатными робел, насмотревшись на ужасы кровавых пересылок. Поэтому с Колей он разговаривал почтительно и даже с оттенком заискивания.