Рязанов Михайлович - Ледолом

У Альки мне доводилось бывать раньше довольно часто, но ничего, кроме вшей в обмен за пересказы мною прочитанного (все в этой семье были неграмотны), я из их избушки-самостроя не выносил. Старший Алькин брат, по кличке Юрица (вероятно, у него имелось настоящее татарское имя, ведь и Алька был вовсе не Алька, а Али), и маленькая, младше нас, сестрица Надя. Ещё одна сестра Соня, девица лет девятнадцати — двадцати (когда я знался с Алькой), кормилась «угощениями» солдат. Но ещё более молоденькой я помнил её стоящей по вечерам у ворот. Она окликала солдат из воинской части, располагавшейся в казармах на углу улиц Свободы и Труда, проходивших мимо её двора. Я не понимал, о чём они договариваются, и не догадался даже тогда, когда стал свидетелем сцены, в которой скандальная соседка ругала и оскорбляла Соню за то, что «солдаты ей дырку провертели». У меня такая новость вызвала удивление: как можно в живом человеке отверстие просверлить? Зачем? У Альки я постеснялся спросить, в чём обвиняет Соню злоязычная соседка.

Об Юрице и Альке я ещё упомяну в другом очерке, а о бедной Соне вскоре прослышал от пацанов, что она больна «чихоткой» (туберкулёзом). И мне её стало жаль, потому что уже тогда имел точное представление об этом страшном, смертельном заболевании и какая судьба вскоре ожидает эту девушку. Мне ещё не было известно, что и Алька — тоже туберкулёзник.

Но я забегаю вперёд. Вернёмся к избушке покойных сестричек-монашек (так их однажды назвала Герасимовна). Вероятно, они на самом деле приняли постриг, поэтому и жили столь уединённо и скрытно от всех. Но эта догадка пришла мне намного позднее.

…Он ждал меня на прежнем месте, у стены избёнки, к которой были прислонены две небольшого формата «картинки» (мне больше нравилось называть именно так, а не иконами). Пока Алька жадно чавкал, давясь пищей, я разглядел на одной из них бородатого, лобастого, лысоватого мужичка с небольшой, аккуратно подстриженной седой бородой, на другой — молодую женщину с ребёнком на руках. В общем, не особенно хорошо просматривались рисунки сквозь вековую копоть.

— А где же боги? — спросил я.

— Хрен их знает. Тама, — Алька показал на темные досочки.

— Это портреты.

— Ты, Рязан, не хлызди. [72] Хлыздить — отлынивать, отказываться, избегать (уличное). Пообещал — гони! Соль где?

— Соли не нашёл.

— Ежли не нашёл — на соль ты у меня в замазке. [73] В замазке — в долгу (феня). Завтра отдашь две горсти. Ежли двинешь [74] Двинуть — не возвратить долг (феня). — щётчик [75] Счётчик — увеличивающийся с каждым днём долг (воровская феня). пущу.

— В общем, иди ты от меня подальше со своими картинками. Не нужны они мне. Знаю я ваши замазки. Только палец в рот сунь — по локоть руку откусите.

— Не берёшь?

— Ты что — глухой?

— Смотри, на толковище будем разбираться. Пацанов соберу, Резан.

— Пошёл ты к чертям свинячим со своими пацанами. Я тебе ничего не должен. Ты мою картошку съел и с меня ещё что-то требуешь. И грозишь. Совести у тебя нет, Алька.

— Я по понятиям толкую: где совесть была, там хрен вырос.

— Это вы, блатные, между собой по понятиям права качайте. А я не блатной. Я домашняк. [76] Домашняк — не уличный, домашний мальчик (уличные пацаны «домашняков» обычно презирали) (феня). Ты сам говорил. Так что забирай свои картинки.

— Лады, Рязан. Отдаю тебе их за так. Как корешу. [77] Кореш (корешок) — друг (уличное).

— Никакой ты мне не кореш, если из меня жилы вытягиваешь. Больше от меня ничего не получишь, бесстыжая морда.

— Тебе с горки виднее. Берегись, Рязан!

Ну и свинья ты! — гневно подумал я об Альке и полез на крышу сарая. — А картинки всё-таки краденые. И у кого? У мёртвых! Правильно поступил, что не обменял их. Да и куда я с ними денусь? Домой — нельзя. В сарайке можно затырить, [78] Затырить — запрятать, спрятать. чтобы мама не нашла. А дальше что? Герасимовне отдать или в церковь отнести. От мамы этого тоже не скроешь… Нет.

Куда «картинки» дел Алька, не ведаю. Жаль, если из рогатки расстрелял. Я давно заметил, что он весело любил все ломать и портить. Ничего ему не было жаль. Поскольку не имел никакого своего имущества, всё вокруг — «не моё», бей, круши! И сам ничего полезного для других не сделал. А ведь уничтоженное им кто-то создавал. На благо людям. У него же ничего лично своего нет, чем он мог бы дорожить. Такие Альки всё уничтожают. Что не могут съесть, надеть на себя или продать, чтобы тут же прогужевать.