Рязанов Михайлович - Ледолом

— Здесь. Как отсюда теперь выпулиться? [63] Выпулиться — выбежать, вырваться (уличный жаргон)

— А што, страшно?

— Не.

— Боженьку видел?

— На стенах нарисованы всякие. Целая толпа. А один — богатырь с копьём. И со щитом. Наверно, Невский. Бьет пса-рыцаря. А он в виде змея. Во — смехотура! Со скрученным хвостом! Вроде как ящер. Доисторический.

— Ну а Боженька, как мама рассказывала, есть? Такая, что глаз не отведёшь? Красивая такая вся?

— Такой нету. Там, наверху, есть много деревянных картин, большие и поменее.

Юрка замолчал.

— Вишь меня? — послышался голос из-под двери.

Я нагнулся и близко увидел блестящие Юркины глаза в щели между дверью и порогом.

— Держи пять, — он подсунул под кованое, танковой брони, дверное полотнище ладошку. — Не бзди, кореш. Поищи что-нибудь жилезное. Потижилея…

И я наткнулся-таки на тяжеленный лом-гвоздодёр. Остался, видимо, от тех, кто пол и все остальное выламывал. Но дверь не поддавалась. Безнадёжно долбить — гранатой не взорвёшь.

«Сюда я попал через окно. А вылезть?» — посетила меня простая мысль.

Покажилившись, [64] Кажилиться — напрягаться изо всех сил (народное слово). поднял и прислонил вывернутую тяжеленную плаху к стене под нижним окном, вскарабкался по ней, ухватился за кованый четырёхгранный прут решётки и ступил на подоконник. Выдохнув весь воздух, перевалил через завитушки и острые наконечники копий решётки. И вот я уже по ту сторону массивной, может быть более метровой толщины, стены.

— Юрк! Там ещё картины есть. На досках нарисованные. На полатях стоят.

— А что на них нарисовано?

— Мужики какие-то. Бородатые. А один тоняк — Невский. Только с крыльями. Взять, может, какие поменьше? А то они все тяжеленные.

— Тарань [65] Таранить — нести, тащить (уличный жаргон). сюда! Это иконы! Они ничьи. От попов остались. А их нету давным-давно. Всех изловили. Один батюшка Александр в Семёновской церкви остался. К нему мамка ходила молиться и свечки ставить. Ты, Ризан, хорошенько Боженьку-то поищи, лады?

Как мне ни хотелось возвращаться в пустынное огромное помещение, но пришлось.

Поднявшись с подоконника по лестнице на балкон, я выбрал из доброй полусотни разнокалиберных досок, многие из которых осыпались и зияли белоснежными заплатами, две целые, поменьше размером. Потом прихватил ещё одну. Для старушки в белом платочке. Подарок.

Попытался протолкнуть самую маленькую доску между порогом и полотнищем двери — не проходит. По одной втащил на подоконник, переправил через решётку, сам перелез.

Иконы по одной ловко подхватил Юрка, хотя окно было высоковато. Тогда мне подумалось: зачем было лезть на крышу? Ведь окно ниже.

— Сигай на траву, — предложил мне сообразительный друг, успевший натаскать под окно большую кучу бурьяна.

Я повис на вытянутых руках и прыгнул. Удачно. Лишь малость зашиб левый локоть да пятки заможило, когда приземлился. Но это ерунда. Не в счёт. Мало разве всяких царапин, порезов и ссадин набирается подчас даже за один день — не обращать же на каждую внимание — послюнявишь, и сами быстро заживают.

Травой мы тут же очистили от грязи лицевую сторону разрисованных досок. И я вспомнил, что уже встречал такие картины, а точнее — портреты (прошлым летом).

Мне вспомнились и другие иконы.

…Я прибежал к товарищу и однокласснику Майке Клещёву, который жил в доме, выходившем фасадом на улицу Пушкина, как раз напротив двора, где произошла памятная история с больным котёнком, вытащенным нами со Славиком из поганой ямы за общежитием трамвайщиков.

Май, с которым мы летом общались через открытое окно (его мать строго-настрого наказала никого из своих друзей в дом не пускать — такая недоверчивая была), отсутствовал.

Я припустился к себе домой, но не через двор, где находился барак трамвайщиц, обогнув который, можно было сразу попасть в наш огород. Миновав проезжую часть улицы, свернул направо, перелез через высокий забор, спрыгнул с него в чужой двор, соединённый с другим двором — Свободы, двадцать восемь. Там, в подвале одного из домов, жил мой друг и однокашник Юрка Бобылёв. К нему-то я и устремился, но неожиданно столкнулся с Алькой Каримовым, тоже свободским знакомым пацаном из нищей воровской семьи.

Увидев, что кто-то прыгает через забор, Алька дал дёру к щели в заборе, но, оглянувшись и узнав меня, остановился и выматерился.

— Нарыхал… меня, Рязан! Ты чево тут?

— К Бобыньку бегу. А ты как здесь оказался?