Рязанов Михайлович - Ледолом

Я вспомнил о Гладкове, задушевно беседуя с Кудряшовым.

— Может случиться, что и ты, Юра, останешься моим единственным другом в жизни. Мы, слухи такие ходят, скоро вернёмся в Ленинград. Только ты об этом помалкивай: контора наша, сам видишь, без всяких вывесок работает и охраняется. Вахтёры вооружённые сидят. Круглосуточно. Следят. За порядком.

— Хочешь, доверю тебе ещё одну тайну?

— Ну давай, не томи душу, — с нетерпением выпалил Вовка.

— Мама до сих пор умалчивает о своих дедушках и бабушках. Так, кое-что у неё выскакивает случайно. О своём детстве — почти ничего. Почему? Неспроста.

Но кое-что я всё-таки узнал. Дед, отец мамы, когда-то служил кондуктором царского поезда. Какое-то крушение произошло, и дед получил увечье. Пенсию ему назначили. На эту пенсию они всей семьёй жили в Ленинграде, аж до революции. А после уехали в Саратов. Дед обосновался в своей родной деревне, а мама училась в школе. Семилетней [18] При выходе на пенсию выяснилось, что во время большевистского переворота маме минуло десять, а не семь лет — согласно советским документам. Полагаю, дату своего рождения она изменила, чтобы избежать энкавэдэвских репрессий. По той же причине семья уехала из Петербурга в деревенскую глушь. девочкой у немца-учителя овладела таким красивым почерком, как в древних книгах. После закончила девятилетку и два факультета Саратовского университета. Потом в Среднюю Азию поехала, по распределению, там какая-то заразная болезнь у домашних животных выявилась. В Семипалатинске и отец оказался. Они там встретились и поженились. Я в Семипалатинске и родился. Да чуть не умер от разных хворей. Бабушка меня выходила и в подоле в Кунгур привезла. Там я и оклемался. И до поступления в школу фамилия у меня была мамина — Костин. Юрой Костиным меня и звали. А братишка здесь на свет появился. Не поверишь, до сих пор помню, когда у мамы живот большой-пребольшой был. И как после Славку с соски кормили манной кашей с молоком. А что он не съедал, мне доставалось. Бабушка о нас заботилась. В кругленьких очочках — они так у нас и остались. Забыла, когда снова в Среднюю Азию уезжала. К дочерям. Она же киргизка по национальности. А я — русский. А мне — всё равно, какая у кого национальность.

И вот чего до сих пор не пойму: почему фамилия у меня другая была — Костин? Мамина фамилия. Сменили вдруг на Рязанова, когда в школу пошёл. Как ты думаешь, почему?

— Кто его знает. У родителей разузнай.

— У отца в молодые годы денег очень много было. Но когда он с мамой познакомился, ничего не осталось. От деда наследства. Он всё своим детям раздал — у него их, кажись, девять было. А до революции много денег большевикам отдавал. Просто так. На их нужды. Тётя Клава — старая большевичка.

— Он что, кто был? — заинтересованно спросил Вовка. — Дед твой?

— Конями торговал. У него их табуны были. Он ими спекулировал. В степи у родственников покупал, а в городе продавал.

— Значит, купец, — решил Вовка.

— Во-во. У него и дома были. Собственные. Три. В Заречье.

— А где? Взглянуть любопытно, — поддержал меня друг.

— Сколько раз спрашивал отца: «Папа, а где вы жили, когда ты маленьким был?»

— И что?

— Тебе это, говорит, знать ни к чему.

И мама, похоже, не особенно в курсе. Такой папа скрытный. Так и не хотел показать. Я знаю только, где тётя Поля живёт в Заречье. У реки. На берегу. Одна. У неё сын был — артист. Знаменитый в Челябинске. С куплетами выступал. Ковязин — фамилия его. Я у неё афиши видел — «артист оригинального жанра». За те куплеты его и упекли. В сумасшедший дом.

— Не знаю точно, но оригинальный жанр — что-то вроде цирковых фокусов.

— Я тоже не в курсе. Только он с ума сошёл. В сумасшедшем доме и умер. Тётя Поля говорит — уморили. А отец его, тёти Поли муж, знаменитый пимокат, дядя Яков Ковязин. У него даже маленькая частная мастерская в давние годы имелась.

— Он тоже рехнулся?

— Не. От водки умер. Во такой мужик был — два метра. Богатырь! А дед Алексей уцелел. Когда у буржуев стали богатства отнимать, то у деда нашего уже ничего не осталось. На иждивении жил у своей дочери. Тётя Клава тогда замужем была за знаменитым челябинским революционером Авдеевым. Деда поэтому никто не арестовывал. Тётя Поля к нам в гости приходила пельмени катать, рассказывала, что если бы дед большевикам деньги всё время не отдавал на революцию, то его в живых не оставили бы. От неё-то я тогда и услышал, что у деда во владении имелось несколько домов, конюшня да кабак на базаре — для гостей, бабушкиных родственников, киргизов.