Эльмира Нетесова - Тонкий лед

— А не жалеете, что упустили ее? — спросил Пла­тонов тихо.

— Честно? Иногда накатывала грустинка, что по­спешил с семьей. Моя жена неплохая: сильная лич­ность, умелая хозяйка. Прекрасная мать и дочь. Но нет в ней нежности, не ласкова, по бабьей части хо­лодна и равнодушна. Так и не растормошил, не со­грел. Оттого, чую нутром, прошел я мимо ее сердца, не разбудив и не застряв в нем. Она не изменяла мне, не способна на такое, но как многие северянки не го­рела, не вспыхнула любовью. Тлела как пенек, без тепла и радости, лишь по семейной обязанности.

С Татьяной, знаю, все иначе сложилось бы. Но не хочу рисковать и уходить от привычного. Знаю, не сложись с Татьяной, вернуться будет некуда. Моя жена, как все северянки, никогда не примет обратно и не простит. Хотя за все прожитые годы никогда не ревновала. Да и я поводов к тому не давал. Зачем злить бабу, с ко­торой постель каждую ночь делишь? — глянул на Его­ра смущенно.

— Я тоже своей не изменял, а вот получил по са­мые помидоры! — сник Платонов.

— Да будет тебе монахом рисоваться! — оборвал Егора Александр Иванович, вернувшийся к костру с красивой большой ракушкой.— Уж не хочешь ли ска­зать, что кроме жены ни одну больше не познал? — рассмеялся Соколов громко.

— Нет. Здесь я слукавил бы! Но когда женился, будто заклинило. И до нынешней поры тормознутым остался,— признался Егор.

— Закомплексован! Расслабиться нужно. Нельзя всех баб под одну мерку загонять,— заметил Федор Дмитриевич.

— К нам в зону новая партия зэков поступила. Сроки у всех пожизненные, сами—законченные пад­лы. У каждого кровь на руках: либо воровство с раз­боем, или киллерство за плечами стоит тенью,— даю слово, вместо срока расписал бы их всех од­ной очередью, и рука не дрогнула бы! Сколько их ни воспитывай, толку не будет. Ведь они как чело­веческий мусор, только землю засирают,— умолк Со­колов.

— Погоди, а к чему ты эту лапшу нам на уши по­весил? Иль посеял, с кем базаришь? — удивился Пла­тонов.

— Я к тому, что один из зэков последней партии, ну, точь-в-точь — твой портрет. Только молодой. Ве­ришь, поначалу родным глазам не поверил. Все не получалось сказать тебе, а то и попросту забывал. Ты там, на материке, по молодости не оставил какой-ни­будь красотке подкожного сынка?

— Эта песня не обо мне! На «понял» не купишь. И не прикалывайся! — не захотел копаться в памяти Егор.

— Я, конечно, глянул его дело. Ваши данные никак не совпадают. Фамилия и отчество не твои. Родился в деревне Приморского края, уже после того, как ты за­кончил училище.

— Значит, негласное расследование провел? — на­хмурился Платонов.

— Ничуть! И не думал о том!

— За что он сел?

— Эта судимость у него не первая.

— Я о последней спросил.

— Разбойное нападение на семью бизнесмена. Са­мого и жену убил, вместе с ними — малолетних детей. До этого были нападения на инкассаторов, тоже не без трупов обошлось. Первый раз он малолеткой был — выкрутился. Да и банда его отмылила. Потом попался на бабе, бензиновой королеве. Тряхнул клас­сно, саму замочил. Попался, получил срок, но слинял из зоны. В бегах три года канал. Снова попух. На этот раз основательно.

— И что же у меня с ним общего?

— Внешне! Ты только глянь! Твой портрет!

— Мало ли похожих? Случается, двойник объявит­ся, а возьмешь — совсем чужие люди, никакого отно­шения меж ними. Такое у нас в армии было. В Афгане. Один — герой, другой—дезертир. Рядом поставили, у всех глаза на лоб полезли от удивления. Если б сам не увидел бы, не поверил! — встрял Федор Дмитри­евич.

— Да я ни на чем не настаиваю. Просто сказал о похожести,— развел руками Соколов.

— Хватит вам, мужики, о пустом базарить. Идите уху есть. Она отменная получилась в этот раз! — по­звал Касьянов обоих поближе к костру.

— Мои выродки вчера заелись. И знаете с чего? Стали спорить, что лучше: расстрел или пожизненное заключение? Из всех больше наш Дед вопил. Ему уже на девятый десяток перевалило. В тюрьмах полвека прокисал. На волю как в отпуск выходил. Больше полугода не задерживался, и опять на зону сваливал. Зэки ему как старожилу медаль готовят,— хохотнул Со­колов.

— У него на воле никого нет, потому не дорожит ничем,— сказал Егор.

— У Деда? Ну, и промахнулся ж ты в этот раз! Да у него десятка три баб! И все — одна лучше другой: молодые, смазливые.

— С чего их на старого потянуло? — удивился Ка­сьянов.

— А потому что требованиям соответствовал. Имел все, как полагалось: серебро — в голове, сталь — в штанах и золото — в карманах. Ведь он вор из удач­ливых. Обчистит банк, а навар распыляет по кабакам и бабам. Говорят о нем, что на воле щедрым был, многих кентов из прорухи вытащил, а уж скольких баб согрел и порадовал! У него на воле десятка два по­бочных детей осталось. Собери вместе, крутая «мали­на» получится!