Эльмира Нетесова - Тонкий лед

— Погоди, мать, остановись! Чего взъелась рань­ше времени? Я сказал о предложении, а уж как ре­шим, это наше дело,— остановил Егор поток упреков.

Теща окинула Ольгу непримиримым взглядом:

— В мое время девичьей честью больше дорожи­ли и никогда не согласились бы продать ее ни за ка­кие деньги! Она у тебя одна на всю жизнь!

— Прикольная ты, баб! Будто только что из пе­щеры вылезла. Оглядись! Уже другое время. Теперь без денег и положения в обществе я никому не нуж­на. А над девственностью лишь глумиться станут, скажут, что никому не нужна была. Теперь выходить замуж девственной считается позорным,— усмеха­лась Ольга.

— Чего? И это ты, гнида недоношенная, мне, род­ной бабке, такое сказываешь? Хамка неумытая! Да как смеешь такое вслух лепить? — взялась за каталку, но Егор вовремя удержал тещу.

Он вырвал каталку из рук тещи, вытащил дочку из- за двери и заговорил глухо:

— Выслушай, мать, и не кипи понапрасну. Ольга тебе правду сказала. Горькую, но правду! Тяжело с нею смириться нам с тобой, но день сегодняшний уже не вчерашний. Дочь ни в чем не соврала и не виновата, что время все поставило вверх ногами. Теперь деви­чья непорочность не ценится. Она давно осмеяна, из достоинства стала недостатком.

— Ты откуда знаешь? — прищурилась Мария Та­расовна.

— Не забывай, где работаю, в женской зоне! Там так просветили, вам и не снилось. Все узнал. И не ори на дочь, не она придумала новые веяния. Поэтому со­ветуюсь с вами обеими, как лучше выйти из ситуации.

— Конечно, лучше взять деньги и навсегда тихо расстаться с козлом,— ответила Ольга.

— Не надо денег! Мы не продаемся! Нехай кастри­руют гада, а тогда он нам не страшен! — вставила теща.

— Ошибаешься! Лишившись яиц, он до конца жиз­ни станет мстить и выслеживать всех нас. Такую поте­рю, хоть и дурак, не забудет. С деньгами ему расстать­ся проще. А вот кастрировав, наживем лютого врага.

— Так и под суд его отдать! В тюрьме он быстро позабудет, зачем яйцы росли. Там заставят поумнеть! — не сдавалась баба.

— Я же много раз говорил, что справка ограждает его от судебного преследования.

— Пусть заберут в дурдом до конца жизни.

— Говорю еще раз: там буйными перезабито. Теми, кто топоры и ножи из рук не выпускают. Могут семьи погубить.

— Что ж теперь? Пусть насилует всех подряд? — негодовала Мария Тарасовна.

— Увезут его в тайгу,— терял терпение Егор.

Этот спор прервал внезапный звонок в двери. Все трое переглянулись от неожиданности. Глянули на часы: шел второй час ночи. Кто бы мог быть, чтобы без предупреждения прийти в такое время?

— Кто? — спросил Платонов, подойдя к двери.

— Открой, Егор! Это я, Соколов,— услышал знако­мый голос.

Александр Иванович извинился, войдя в прихожую, за поздний визит.

— Глянул, у вас свет горит. Решил, дай зайду, чем по телефону о таком трепаться! — поздоровался с Ма­рией Тарасовной и Ольгой.— Я к тебе ненадолго. Да­вай на кухне поговорим с глазу на глаз,— предложил Егору.

Платонов взглядом попросил своих перейти в зал. Сам закрылся с Соколовым на кухне.

— Неприятность у меня, Егор. Твой придурок в жмуры свалил! — сказал, качая головой.— Я ж его в са­мую спокойную камеру поместил, к ворам, которые ни­когда не прикоснулись бы к нему из брезгливости. Ду­рака не стали бы петушить, пальцем к нему не при­коснулись бы. За других не уверен! У воров даже свободная шконка имелась. Придурку на нее указали и предупредили, что он тут ненадолго, дня на три, пока все выяснится. Сам пошел в кабинет. Я даже не тре­вожился. Никто из нас не обронил ни слова о преступ­лении. Охрана тоже ничего не знала. И вдруг звонок по внутреннему в десятом вечера, мол, уберите жмура из камеры. Охрана сказала, кто накрылся, а вот как случилось, не могли сразу расколоть. Только потом выдавили суть,— побагровел Соколов.— Видишь ли, фартовым западло канать вместе с чокнутым. Они вытрясли из него, за что тот влетел на зону. Не сами тыздили, при них как всегда сявки. Те и постарались, ни одного целого ребра не оставили. Дурак, понятное дело, не хотел колоться, понимал, что ему светит. Но от своего не слинял. Охрана не услышала, потому что дураку кляп в пасть загнали. И не только в пасть, а всюду, чтоб шорох не поднялся раньше времени.

Сявки обронили, что где-то под конец псих сломался и вякнул про все. Тут уж говорить стало не о чем. Воры приказали ожмурить. Теперь он в морге. Что говорить родителям? Нарушены все договоренности, но, как сам понимаешь, мы не виноваты. В вашей женской зоне бабы в клочья разнесли б его.