Эльмира Нетесова - Тонкий лед

— Из-за чего разборка была? — спросил Егор.

— Хрен их знает! Я не спрашивал. Да и ответить пока некому,— отмахнулся начальник мужской зоны.— Полудурок! Не может жить спокойно. Куда его ни по­шли, без приключений не обходится. И без работы оставлять нельзя. Не проживет и трех лет, если на шконке валяться станет. Атрофируется все, разучится двигаться, а что дальше?

— К чему такому здоровье, если кроме зоны в этой жизни ничего не увидит? Может, оно и лучше для него, если меньше проживет? — обронил Егор.

— Он, когда я пришел, мать звал. Так тихо, еле слышно, и слезы по лицу текли. Видно, на последнем был. Доктор сказал, что перед самой смертью даже озверелые вдруг разом прозревают. Но поздно...

— Ромка, как думаю, и в могиле ничего не пой­мет,— не согласился Платонов.

— Ладно, пусть простится ему. Может, мы говорим уже о покойнике, а мертвый уже не преступник...

— Ничего себе! Иль ты забыл о Медведе?

— Как можно? Хотя все! Выбил его из меня старик Кондрат.

— Как он там? — поинтересовался Егор.

— Где? Дед давно от нас ушел.

— Куда?

— Я ему стардом предлагал, он не согласился. К себе домой воротился. В родной дом, под свою кры­шу. Я его уже несколько раз навещал, харчишек, дров подвез. У старика из дома все бомжи повытащили. Раскладушку Кондрату дал, матрац и подушку, а вчера одеялко подкинул. Жена попросила из списанного по­стельного белья кое-что в больнице, ну, выбрали по­целее, тоже отвез.

— Что ж мне не сказал?

— К нему не опоздаешь. Захочешь, всегда навес­тишь.

— Старым он стал совсем,— вздыхал Платонов.

— Я бы не сказал. Вчера у него целую старушечью банду застал. И все при деле, каждую загрузил наш мухомор. Смотрю, изба Кондрата уже помыта, побелена. Не только внутри, но и снаружи. Окна в занавесках, стол под скатертью. Две бабки у печки возятся, одна — у корыта, еще двое штопают и гладят дедову одежду. Самая шустрая Кондрата за столом потчует. А во дво­ре трое стариков порядок наводят. В доме уже крышу починили, покрыли рубероидом. В сенцах щели поза­бивали, оббили дверь оленьими шкурами, в самом дворе подмели начисто. Дрова, которые я привез, сло­жили в поленницу. И крыльцо успели починить. Когда я с ними заговорил, узнал, что собираются они баньку Кондрату наладить. Говорили, недели за две управят­ся. Я спросил, чем могу помочь? Они смеются, мол, пореже тут шастай! Не буди память. Она у Кондрата, мол, и без тебя больная! Я спросил их кем они дово­дятся деду? Знаешь, что ответили: «Сродственники его». Ну, я им не поверил. Они пояснили: «Кто ближе родни? Соседи. Вот мы и есть такие. Со всей улицы — тимуровцы. Не дадим Кондрату пропасть. На что свет коптим, коль таких как он в стардом увозить вознаме­рились? Не человечья это забота, а издевательство». И старухи вокруг деда не шипят, не жужжат, голубками воркуют. Всего отмыли, обстирали, причесали. Он нын­че соколом смотрится. Смеяться научился заново. Другой жизнью зажил. Вот тебе и дед! Дело выходит не в возрасте. Вот он из тюрьмы пришел, а люди его всегда помнили. Я еще удивлялся Кондрату, как ни приду, кто-то возле него крутится, что-то делают, помо­гают. А оно вот так и получилось: старика осудили, но люди с тем не согласились. Никто не поверил в винов­ность деда.

— Мы тоже не верили,— перебил Егор.

— Меня одна бабулька там насмешила. Подала деду пельмени и говорит: «Ешь, милок, все ж домаш­ние. В тюрьме ими, поди, не часто кормили тебя?». Так и подумал я: «А кто для него стараться стал бы? Порою месяцами не интересовались, живой ли он?».

— Александр Иванович!—донесся голос водите­ля со двора.

Едва Соколов выглянул, тот же голос отрапортовал:

— Продукты получены по списку! Машина загру­жена, можем ехать на причал!

— Бегу! — крикнул Соколов и, наспех попрощав­шись с Егором, выскочил из кабинета.

Вечером, когда Платонов вернулся домой, ему по­звонил Александр Иванович:

— Слышь, Егор, жив Ромка! Дышит. Я сам видел. Он даже глаза приоткрывал. Но пока к нему нельзя. Слабый! На глюкозе сидит. Под капельницей канает. Врач говорит, что он живучий как сам дьявол! Так что не беспокойся! Я тебе буду позванивать и скажу, когда можно его навестить. Он в том состоянии, что легко поддастся ломке. Главное, дать ему вовремя тепло в душу, чтоб не одичал и не озверел этот человечек...

— Ну, что? В начальники зоны тебя проталкивают? А не боишься? Это ж злей, чем начальник милиции! Того весь город боится. Знаешь, как его в городе про­зывают? Нет? А я слыхала: Фантомасом его кличут. Говорят, что он еще хуже того лысого змея! А чем хуже — не знаю, не слышала. Выходит, либо боятся сказать, либо брешут. А как тебя прозовут? — задум­чиво глянула теща на Егора.— Ты у нас не старый,— сказала тихо.