Майкл Ондатже - Кошкин стол

— Я могу тебе чем-то помочь? — спросил я, и она посмотрела на меня с улыбкой, которая подтверждала, что не такой жизни она ждала, не такую бы выбрала.

— Ничем, Майкл. Даже с твоей помощью мне всего этого не понять. Твоей любви мало, чтобы дать мне покой.

Мы пригнулись, проходя под ветвями кедра, вернулись на деревянное крылечко, вошли сквозь зеленую дверь в домик. Оба устали, но засыпать было жалко. Вышли на открытую террасу.

— Без паромов я бы вовсе запуталась. Время перестало бы существовать…

Она помолчала.

— Ты ведь знаешь, он умер.

— Кто?

— Мой отец.

— Извини, я не знал.

— Мне просто необходимо рассказать кому-то, кто его знал… знал, каким он был. Меня ждали на похороны. Но я там давно стала чужой. Как и ты.

— Мы повсюду чужие.

— Ты его хоть немного помнишь.

— Да. Угодить ему было невозможно. Помню его буйный нрав. Но он любил тебя.

— Из-за него я все детство провела в страхе. Знаешь, когда я его последний раз видела? Когда я подростком уехала…

— Я помню твои кошмары.

Она отвернулась, будто хотела передумать это еще раз. Отворачивалась от темы, но я не хотел отпускать ее из прошлого. И попытался завести разговор о нашем путешествии, о том, что случилось в конце.

— Тогда, на «Оронсее», ты чувствовала, что чем — то похожа на эту девочку, с которой сдружилась? На дочку узника. Она тоже оказалась под властью своего отца.

— Наверное. Но скорее, я просто хотела ей помочь. Ты же понимаешь.

— В ту ночь, у шлюпок, когда ты встречалась с этим тайным агентом, Перерой, я слышал ваш разговор. Я все слышал.

— Вот как? А почему ты мне ничего не сказал?

— Сказал. Я пришел к тебе на следующее утро. Ты ничего не помнила. Проваливалась в сон, точно тебя опоили.

— Я должна была попытаться забрать у него одну вещь… для них. Но мне страшно хотелось спать.

— Его в ту ночь убили. У тебя был нож?

Она молчала.

— Больше там никого не было.

Мы стояли совсем рядом, плотно запахнув пальто. В темноте я слышал, как волны разбиваются о берег.

— Нож был, — сказала она. — Там были его дочь Асунта и Сунил. Они меня страховали…

— Значит, нож был у них. Они тебе его передали?

— Не знаю. В том-то и дело. Я не могу точно сказать, что там произошло. Ужасно, да?

Она вздернула подбородок.

Я ждал, пока она продолжит.

— Холодно, — сказала она. — Пошли в дом.

Но когда мы оказались внутри, Эмили не спешила продолжать.

— Что ты должна была у него забрать? У Переры?

Она встала с дивана, подошла к холодильнику, открыла его, постояла, вернулась с пустыми руками.

— Насколько я знаю, на судне было только два ключа от наручников Нимейера. Один был у этого англичанина Джигса. У Переры был второй. Сунил заподозрил, что один из моих поклонников и есть Перера, и попросил выманить его к шлюпкам. Сунил тогда уже понял, что ради него я готова на все. Повязал меня своими чарами. Меня использовали как приманку.

— И кто это был? Никто же не знал, кто именно этот тайный агент.

— Человек, который ни с кем никогда не разговаривал. Портной, сидевший за вашим «кошкиным столом», Гунесекера.

— Но он же не говорил. Не мог говорить. А тот, у шлюпки, с тобой общался…

— Сунил как-то выяснил, что он и есть тайный агент. Застал его за разговором с английским офицером. Так что прекрасно он умел говорить.

«Я думала, что нужно спасать тебя, — написала в том письме мисс Ласкети. — Но однажды увидела Эмили в обществе этого типа из труппы „Джанкла“. Их отношения показались мне опасными, чреватыми бедой».

Фрагменты, остававшиеся несвязными долгие годы, утраченные обрывки сюжетов — смысл их внезапно проясняется, если увидеть их в ином свете и в ином месте. Я вспомнил рассказы мистера Невила о том, как на кладбище кораблей судно разделяют на части, чтобы дать каждой новую жизнь, придать новый смысл. И вот я уже не был с Эмили на острове Боуэн. Я погрузился в прошлое, пытаясь вспомнить тот день, когда кузина моя строила вместе с Сунилом живую пирамиду, когда он надел ей на руку браслет и расцарапал кожу. А еще я вспомнил молчаливого человечка с шарфом на шее — человечка, которого мы принимали за портного: ведь в последние дни пути он больше не показывался за «кошкиным столом».

— Знаешь, что я запомнил про мистера Гунесекеру? — спросил я. — Я запомнил его доброту. В тот день, когда ты подошла к нашему столу и у тебя был синяк под глазом — ты сказала, что тебя ударили бадминтонной ракеткой. Он потянулся потрогать. Наверное, он вообразил, что тебя избили, что никакая это была не случайность, что кто-то, возможно Сунил, заставил тебя что-то сделать. Ты, наверное, считала, что мистер Гунесекера к тебе клеится, на деле же он просто волновался за тебя.