Примо Леви - Передышка

Никто из нас точно не знал, ядовитые они или нет, но как можно было их не сорвать, оставить гнить в лесу? Удержаться мы не могли, тем более что не ели досыта и еще не забыли освенцимский голод. Он сидел в нашем сознании и требовал, чтобы мы не упускали ни единой возможности поесть, набить желудок до отказа. Набрав этих грибов в большом количестве, Чезаре стал их варить по неведомому мне рецепту, а именно с добавлением водки и купленного в деревне чеснока, чтобы «убить все яды», как он выразился. Потом он сам их поел, правда немного, и предложил поесть другим, тоже понемногу, чтобы свести риск до минимума и иметь к следующему дню исчерпывающую статистику. Наутро он обошел комнаты и с необыкновенной вежливостью опросил всех, кто накануне ел неизвестные грибы:

— Как самочувствие, сестра Эльвира, ночь прошла хорошо? Как здоровье, дон Винченцо? Крепко спали? — и на каждого бросал пристальный оценивающий взгляд.

Все были живы и здоровы, это означало, что грибы не опасны.

Более ленивым и богатым незачем было самим ходить в лес, чтобы добыть дополнительное питание. Очень скоро между деревней Старые Дороги и нами, обитателями Красного дома, установились оживленные торговые отношения. Каждое утро появлялись крестьянки с корзинами и ведрами, садились на землю и часами неподвижно сидели в ожидании покупателей. Даже когда начинал накрапывать дождь, они не уходили, а лишь закрывали юбками головы. Русские предприняли несколько попыток прогнать их, вывешивали пару раз объявления на двух языках, грозя обеим сторонам серьезными неприятностями, но потом, как обычно, плюнули на все, и торговля продолжалась своим чередом.

Среди крестьянок были старухи в традиционных стеганых куртках, платках и набивных юбках и молодые в легких ситцевых платьях, с голыми ногами, смешливые, бойкие, не нахальные, но независимые.

Кроме грибов, черники и малины женщины торговали молоком, творогом, яйцами, курами, зеленью и фруктами, а в обмен брали рыбу, хлеб, табак, любую, даже ветхую и рваную, одежду или материю и, естественно, рубли, если они еще у кого-то сохранились.

Очень скоро Чезаре всех их уже знал, особенно молодых. Я часто ходил с ним к этим русским женщинам, чтобы понаблюдать за торгом. Что говорить, удобно, если при заключении сделки партнеры говорят на одном языке, но, строго говоря, это не обязательно: оба и так понимают друг друга. Поначалу один еще может не уловить, насколько велико у другого желание купить или соответственно продать, но он определяет это быстро и с большой степенью точности по выражению лица, жестам, тону реплик.

Вот Чезаре одним прекрасным утром появляется на рынке с рыбой. Он ищет и находит Ирину, свою ровесницу и приятельницу, которую уже успел окрестить за ее обаяние Гретой Гарбо и даже подарил ей карандаш. Ирина держит корову и продает молоко; вечером часто, по дороге с пастбища, она подходит к Красному дому и наливает молоко своим постоянным клиентам в их посуду. Сегодня утром они с Чезаре никак не могут договориться, сколько молока надо налить за рыбу. Чезаре держит руку ладонью вниз над двухлитровой кастрюлей (сделанной для него все тем же Болтуном из расплавившегося судка, который у нас в лагере назывался менажка), показывая, что следует налить полную. Ирина смеется и отвечает эмоционально, нараспев, возможно, стыдит его. Шлепком она заставляет Чезаре убрать руку и приставляет два пальца к стенке кастрюли, ровно посередине.

Теперь очередь Чезаре возмущаться. Он размахивает рыбой (но осторожно, чтобы ее не повредить), поднимает ее вверх с таким усилием, будто она весит не меньше двадцати килограммов.

— Это тебе не рыбешка, а большущая рыбина, — говорит он и, держа рыбу уже горизонтально, проводит ею перед носом Ирины от головы до хвоста, а сам при этом, закрыв глаза, глубоко втягивает воздух, словно наслаждается ароматом.

Улучив момент, когда глаза Чезаре закрыты, быстрая, как кошка, Ирина выхватывает рыбу у него из рук, откусывает ей начисто голову своими белыми зубами и со всей силой швыряет скользкое обезглавленное тело в лицо Чезаре. Потом, не желая нарушить дружбу и деловые отношения, она наполняет молоком кастрюлю на три четверти, это полтора литра. Ошеломленный Чезаре бормочет утробным голосом:

— Ты что, спятила? — и, пытаясь защитить свое мужское достоинство, добавляет еще несколько непристойных слов.

Потом он забирает кастрюлю с молоком и оставляет Ирине рыбу, которую она тут же съедает.